Она уже собиралась уйти, но остановилась, словно вспомнив что-то.
— Моя мать делает для вас свежую мазь. Наверное, на обратном пути мне стоит зайти домой.
— Я еще не заплатил тебе за прошлую порцию, — сказал граф. — Во сколько она вам обошлась?
— В три с половиной пенса, — ответила Жизель.
— Надо понимать, что ты ожидаешь, что я расплачусь с тобой с точностью до полупенни. Или ты примешь четыре пенса?
— Я могу дать вам сдачу, — ответила Жизель, весело блеснув глазами.
Она прекрасно поняла, что граф поддразнивает ее: наполовину в шутку, наполовину всерьез сетуя на ее отказ принимать больше денег, нежели он назначил ей в качестве платы за услуги.
— Ты меня просто бесишь! — сказал он, когда девушка снова направилась к двери. — Тогда вашей милости не придется скучать в мое отсутствие, — отозвалась Жизель. — Если вам что-нибудь понадобится, Бэтли придет по первому вашему зову, милорд.
С этими словами она ушла, а граф откинулся на подушки и в тысячный раз попытался сообразить, кто она такая и почему упорно отказывается рассказывать ему о себе.
Прежде он не мог вообразить, чтобы столь юная девушка, — а Жизель призналась, что ей девятнадцать лет, — могла разговаривать с ним настолько спокойно и уверенно. И в то же время он знал, что во многих отношениях она очень ранима и робка.
В Жизели было нечто такое, что он не встречал ни у одной женщины… Например, ее удивительная скромность, которая так его восхищала. Когда он не разговаривал с нею, она тихо садилась в уголке комнаты и читала, сосредоточенно углубившись в книгу, что было для него удивительным, поскольку прежде ему казалось, что всем женщинам просто необходимо постоянно находиться в центре внимания.
Граф привык иметь дело с женщинами, которые прибегали ко всевозможным уловкам и хитростям, чтобы заставить его их заметить. Они бросали на него манящие взоры, жеманно складывали губки, словно приглашая его к поцелую, говорили неестественно высокими голосами, находя это привлекательным. Жизель же вела себя так спокойно и естественно, словно он был ее братом или — ужасная мысль! — отцом. Она готова была откровенно говорить обо всем — кроме себя и своей семьи.
«Я во что бы то ни стало узнаю, что за этим кроется!»— поклялся себе граф.
В эту минуту дверь его комнаты открылась и в нее заглянул мужчина.
— Вы не спите? — спросил низкий голос. Граф повернулся, чтобы взглянуть на пришедшего.
— Фил! — воскликнул он. — Входите! Я очень рад вас видеть!
— Я на это надеялся, — сказал полковник Беркли, входя в комнату графа.
Лежащему в постели широкоплечий и высокий Фиц показался почти сказочным великаном.
— Черт подери, Фиц! — воскликнул он. — Вы выглядите до отвращения здоровым — просто смотреть противно. Как ваши лошади?
— Ждут, когда вы снова сможете на них сесть, — отозвался полковник Беркли. — У меня уже шестьдесят превосходных скакунов, Тальбот, и в этом сезоне я намерен предоставлять их в распоряжение каждого, кто захочет охотиться верхом. А вам я могу обещать право первого выбора.
— Да, это хороший стимул побыстрее выздороветь, — сказал граф.
— Вам лучше?
— Намного лучше. Ньюэл — действительно прекрасный специалист.
— Я же вам говорил!
— Вы были совершенно правы, Фиц, и я очень рад тому, что послушался вашего совета и приехал в Челтнем.
— Вот это я и хотел от вас услышать! — улыбнулся полковник Беркли. — Я ведь уже говорил вам: этот город просто уникален!
По его голосу было совершенно ясно, насколько он гордится Челтнемом, так что граф невольно рассмеялся.
— Когда вы собираетесь переименовать его в «Беркливиль»? Это было бы только справедливо!
— У меня мелькала такая мысль, — отозвался покровитель Челтнема, — но поскольку название «Челтнем» имеет саксонское происхождение, наверное, было бы не правильно его менять.
— Почему вы здесь? Я считал, что дела держат вас все время в замке.
— Я приехал, чтобы обсудить с соседями прием герцога Веллингтона. Вы слышали, что он собирается к нам приехать?
— Да, мне говорили. Это правда?
— Конечно, правда! Куда еще могут направить «Железного герцога» его врачи, как не к нам, в Челтнем?
— Действительно, куда? — насмешливо откликнулся граф.
— Он будет гостить у Риделла, в коттедже «Кэмбрей», который, естественно, должен быть переименован в «Особняк Веллингтона». И, естественно, я попрошу его открыть новую ассамблею, посадить дуб и посетить местный театр.
— Ну просто сплошная череда веселья и развлечений! — с циничной усмешкой заметил граф.
— Господи, Тальбот, я больше ничего не могу предложить, — ответил полковник. — Он берет с собой герцогиню!
— Так что всем придется вести себя как можно лучше.
— Всем, не считая меня. Вы же знаете, что я никогда не подчиняюсь общим правилам.
— Это правда, — признал граф. — И что вы теперь задумали, Фиц?
— Я нашел совершенно восхитительную женщину, — сказал полковник Беркли, усаживаясь на край постели. Его до блеска начищенные ботфорты ловили лучи солнца, падающие из окна, и отбрасывали на потолок яркие зайчики.
— Новую? — удивился граф. — Неужели такие дамы еще не перевелись? Я думал, что вы уже перезнакомились со всеми, Фиц. Кто же она?
— Ее зовут Мария Фут, — ответил полковник, не обращая внимания на поддразнивание приятеля. — Она — актриса. Я познакомился с ней в прошлом году, в театре, когда участвовал в ее бенефисе.
— А что произошло за стенами театра? — осведомился граф.
— Некоторое время она оставалась довольно неуловимой, — сказал полковник Беркли. — Но вы же знаете, Тальбот, какой я искусный охотник? — самодовольно произнес Фиц.
— И что же теперь?..
— Я поселил ее в одном из моих коттеджей.
Граф рассмеялся:
— И сколько дам сердца у вас сейчас, Фиц?
Хватит ли на всех коттеджей?
— Немало, — ответил тот. — Но Мария среди них — примадонна. Она прекрасна, Тальбот, поистине прекрасна. Я должен вас познакомить, как только вы поправитесь.
— Значит, вы не остановитесь здесь? — осведомился его гость.
— Нет. Эту ночь я проведу с Марией, а завтра мне необходимо вернуться в замок. Но к концу недели я вернусь. Вы не очень скучаете?
— Нет, я совсем не скучаю, — совершенно честно ответил граф. — И Ньюэл надеется, что я примерно через неделю смогу вставать.
— Вы обязательно должны присутствовать на открытии ассамблеи!
От полковника не укрылась гримаса недовольства, которую состроил граф, и он расхохотался.
