– Что за легкомысленная молодежь, – ворчала она. – У девчонок одни мысли о женихах. Даром что в хиджабах, а глаза бесстыжие. Мона, ты теперь замужняя дама, не пристало тебе общаться с этими профурсетками.
Девушка сто раз пожалела, что согласилась на квартиру в этом престижном районе в непосредственной близости от свекрови; ее уже не радовали ни роскошное жилье, ни чистота улиц Рехаба.
Из размышлений Мону вывел резкий запах и шипение сбежавшего кофе. Свекровь тут же материализовалась рядом.
– Даже кофе толком сварить не умеешь, – резюмировала она, и, покачав головой, снова исчезла в гостиной.
Мона со вздохом принялась протирать плиту. Из глаз против воли полились слезы.
«А ведь мне только двадцать два года, – с тоской подумала она. – Что же дальше?»
Справившись с собой, Мона поставила кофе на поднос и отнесла свекрови. Та пребывала в скверном расположении духа, но по крайней мере была немногословна. Она молча пила кофе, и только крепко сжатые губы свидетельствовали о ее недовольстве. Мона вновь погрузилась в размышления.
Вторая проблема заключалась в отсутствии детей. На свадьбе все дружно желали молодым многочисленного и здорового потомства; когда к концу первого года брака Мона не только не родила, но даже не забеременела, родные и знакомые начали высказывать первые признаки недоумения и беспокойства. Именно тогда Ахмед с женой обошли нескольких врачей, сдали все необходимые анализы и получили вердикт – оба были совершенно здоровы и способны к продолжению рода. Между тем беременность все не наступала. На второй год их супружеской жизни муж взял Мону с собой в Дубай – она подозревала, что причина была не столько в ее настойчивом желании уехать из Каира, а в том, что их совместное проживание в ОАЭ повышало ее шансы забеременеть. В Дубае они провели полгода, но ничего не изменилось. Жизнь за границей не слишком отличалась от каирской – Ахмед все дни проводил на работе, Мона сидела дома – правда, тут не было свекрови, но матери и сестры тоже не было. В Эмиратах оказался непростой климат: даже Моне, привыкшей к египетской жаре, переносить его было непросто. Передвигаться по городу она могла только на машине, и Мона оказалась запертой в четырех стенах. Раз в неделю Ахмед вывозил ее прогуляться в какой-нибудь молл – никаких других способов проведения досуга она не знала.
Казалось бы, совместная жизнь должна сблизить супругов – но получилось с точностью до наоборот. В Каире, несмотря на отсутствие горячих чувств, молодожены жили вполне сносно, а в Дубае у них начались первые ссоры. Мона проводила все дни за книгами; вечером она едва могла заставить себя пойти на кухню и приготовить ужин. У них не нашлось ни общих интересов, ни общих тем для разговора – Ахмед страстно любил футбол и предпочитал проводить вечера перед телевизором, Мона увлекалась литературой, в которой муж совершенно не разбирался. Вечерами ей хотелось выйти, хотелось просто побродить по улицам и посмотреть на людей, но вместо этого приходилось сидеть рядом с мужем, к которому она по-прежнему не испытывала ничего из описанного в любовных романах. Вероятно, Ахмед чувствовал ее отчуждение, потому что начал злиться и срываться по мелочам. Оба ждали известия о беременности, но безрезультатно; спустя полгода совместная жизнь стала пыткой для обоих, и Мона вернулась в Каир. Муж приезжал к ней два раза в год: у него был длинный двухмесячный отпуск летом и короткий двухнедельный – зимой. Мона по-прежнему пыталась забеременеть, но безуспешно – в разговорах родственников все чаще проскальзывало слово «порченая».
– Тебе досталась порченая жена, – сказала как-то свекровь, не заботясь о том, что Мона сидит в соседней комнате и все слышит.
– Врач говорит, что она способна родить ребенка, – возразил Ахмед.
– Тогда почему же до сих пор не родила?
Мона не могла слышать продолжения этого разговора. Она ушла в ванную, включила воду и расплакалась.
С тех пор Мона отчаянно пыталась найти выход из положения. Родные сочувствовали ей, но все их советы сводились к тому, что надо как можно быстрее забеременеть и родить ребенка. С точки зрения традиционной медицины Мона была совершенно здорова; мать водила ее к бабкам и заставляла пить какие-то отвары, но все безрезультатно.
– Может быть, нам с Ахмедом лучше развестись? – осторожно высказала Мона давно терзавшую ее мысль.
– И что тебя ждет? – мягко уточнила мать. – У разведенной женщины не так много шансов достойно устроить свою жизнь. Предположим, спустя несколько лет ты сможешь выйти замуж за разведенного мужчину или вдовца… вероятно, у него уже будут дети, и, скорее всего, этот мужчина не сможет обеспечить тебе тот уровень жизни, к которому ты привыкла с Ахмедом. Если же такого мужчины не отыщется, тебе придется до конца своих дней жить в доме отца.
– Так унизительно во всем зависеть от мужчины, – прошептала Мона.
– Что ты сказала? – удивленно переспросила мать.
– Я сказала, что унизительно во всем зависеть от мужчины.
– Что за глупости ты говоришь, дочка. Так определено Аллахом, и все так живут.
– Если бы отец не запретил мне учиться… если бы у меня была профессия, я бы ушла от Ахмеда, не задумываясь.
– Ты рассуждаешь, как западные женщины. Опомнись, Мона. Нужно верить, что скоро сможешь забеременеть, и это спасет ваш брак. Я каждый день молю Аллаха о том, чтобы он послал тебе ребенка.
Мона думала иначе, но предпочла не ввязываться в ссоры. К тому моменту она отчетливо понимала, что брак с Ахмедом был ошибкой, но совершенно не знала, что ей делать дальше.
За прошедшие три года многое изменилось и в самом Каире. Когда она выходила замуж, Египет был не самым благополучным, но вполне спокойным государством; люди тихо ругали президента, то никто не мог даже представить «арабскую весну» и все, что за ней последовало. Революция обрушилась на страну подобно лавине: хотя многие египтяне ее поддержали, вскоре выяснилось, что мало кто оказался к ней готов.
Мона отчетливо помнила, насколько ей было страшно; Ахмед как раз уехал в Дубай, а они со свекровью провели несколько томительных дней, почти не выходя из дома. Происходящее в стране на время сгладило даже их непримиримые противоречия; они просто смотрели репортажи с майдан[11] Тахрир. 11 февраля 2011 года Мубарак ушел с поста президента, и страна возликовала, но эта передышка оказалась лишь затишьем перед бурей: начался масштабный передел власти, Египет продолжало лихорадить. Летом 2012 года наконец вступил в должность вновь избранный президент Мурси, однако даже это не остановило волны народных волнений. Несмотря на легитимность его избрания, очень многие в Египте оказались недовольны новым раисом[12]; то тут, то там вспыхивали очередные забастовки, а порой даже вооруженные восстания; бюджет Египта был истощен, вырос уровень безработицы и преступности. Египтяне оказались не готовы к смене власти, к которой так стремились: тридцать лет стабильности при Мубараке и плохое знание истории мешали им понять, что после резкого падения режима не приходится ожидать немедленного подъема. Люди наивно надеялись на то, что, свергнув прежнего президента, они сразу заживут значительно лучше, затем ждали «экономического чуда» от Мурси. Однако чуда не произошло, и с каждым месяцем среди населения зрели недоумение и недовольство – это касалось даже тех, кто недавно отдал свои голоса новому президенту. Народное недовольство, искусно подогреваемое заинтересованными лицами, играло на руку армии и полиции, которые с самого начала выступали против Мурси. Так Египет вступил в новый, 2013 год; уже сейчас ходили слухи, что следующим летом, в первую годовщину правления действующего президента, готовятся новые масштабные забастовки.
