Тогда же во Франции были основаны две мануфактуры: в Руане и Сен-Клу под Парижем. Та, что в Сен-Клу (ее посещал Чирнгауз), оказалась более успешной. Фарфор там делали по простому рецепту, похожему на итальянский: смешивали белую глину, стекло, мел и известь. Такой материал теперь называют «мягким фарфором» или pâte tendre; изделия выходили полупрозрачные и тонкие (тоньше, чем удавалось добиться раньше), но сероватые, с мелкими черными вкраплениями. Другими словами, они все еще не дотягивали до настоящего фарфора.
В ходе своих исследований Чирнгауз посетил и другие центры европейской керамики: фаянсовые мануфактуры во французском Невере и голландском Делфте. Их продукция имела плотный мелкопористый черепок; она покрывалась непрозрачной белой глазурью на основе двуокиси олова и расписывалась в китайском духе — так называемый стиль шинуазри. Даже эти грубые, тяжелые подделки под восточное искусство, не имеющие ничего общего с оригиналом, успешно продавались как «фарфор» — столь велик был спрос на экзотику.
Все увиденное, а также исследования коллекции Августа и собственный опыт стекловарения убедили Чирнгауза, как прежде итальянцев и французов, что для получения фарфора надо сплавить глину и стекло. По возвращении в Германию он начал ставить опыты: с помощью огромных зажигательных зеркал и линз плавил образцы саксонских глин и стекла в надежде получить вожделенный рецепт.
Тем временем в своей тюрьме-лаборатории Бёттгер, исполняя данное королю слово, трудился над поисками философского камня — прилежно, однако без всякого видимого успеха.
Но терпение Августа было не безгранично. Когда политическая ситуация в Польше позволила королю вернуться в Саксонию, он потребовал от Бёттгера отчета. Поляки терпели в Швеции неудачу за неудачей, для финансирования кампании срочно требовались деньги. К весне 1705-го, на четвертом году жизни Бёттгера в Дрездене, наконец стало очевидно, что он и на шаг не приблизился к получению золота. Бесконечные оправдания и отговорки бесили Августа; он потребовал точно сказать, когда будет результат.
В ответ Бёттгер составил двадцатидвухстраничный документ, который засвидетельствовали фон Фюрстенберг, Чирнгауз и фон Охайн, а король подписал. Алхимик дал обещание «с Божьей помощью» получить первое золото в течение шестнадцати недель, и две тонны в следующие восемь дней. Однако Господь не спешил вмешиваться. Август был в ярости и уже раздумывал, не пора ли казнить обманщика. Останавливало одно: придворные бы рассудили, что король с самого начала допустил ошибку, поверив обманщику и согласившись его финансировать.
На счастье Бёттгера, когда гнев Августа уже готов был вылиться в угрожающие действия, рядом оказался Чирнгауз. Ученый напомнил, что Бёттгер чрезвычайно одарен и обладает глубокими химическими познаниями. Сам Чирнгауз был уже стар, а его опыты по производству фарфора до сих пор не дали существенного результата. Бёттгер мог бы продолжить его дело, не оставляя в то же время поисков философского камня.
Король согласился, обрадованный, надо полагать, что ему подсказали способ сохранить лицо и оправдать вложенные в алхимика огромные средства: не золото, так фарфор, ничуть не менее ценный. Теперь требовались новая, более просторная лаборатория и печи для обжига, а в «Золотом доме» места для них не хватало. В сентябре Бёттгера, как обычно под стражей, перевели в Альбрехтсбург, королевский замок, высящийся над очаровательным старинным городком Мейсеном, в пятнадцати километрах к северо-западу от Дрездена.
Глава 5
Надежда
Изобретением этим мы обязаны алхимику, или человеку, выдававшему себя за такового; он убедил великое множество людей, будто может делать золото. Польский король поверил ему, как и другие, и для верности запер в замке Кёнигштейн в трех милях от Дрездена. Здесь, вместо того, чтобы произвести золото, твердый драгоценный металл, толкающий род человеческий на столько безумств, он изобрел хрупкий фарфор, чем в некотором смысле сотворил золото, ибо торговля этим товаром приносит стране огромный доход.
Барон Карл Людвиг фон Пёльниц. Мемуары. 1737. Альбрехтсбург высится на каменистом склоне Бюргберского хребта в излучине Эльбы, окаймляющей его с трех сторон. С 926 года здесь стояла деревянная крепость, а в пятнадцатом веке зодчий Арнольд Вестфальский воздвиг на ее месте резиденцию саксонских курфюрстов. На строительство пошли средства от открытых неподалеку месторождений серебра. Этот величественный ренессансный замок словно вышел из волшебной сказки. Его шесть этажей, украшенных горгульями, решетчатыми оконными переплетами и каменной резьбой, соединяет винтовая лестница в островерхой башне, выступающей из фасада.
Чтобы попасть в замок, надо было пройти по мосту, затем через арку во двор, ограниченный собором, внешней крепостной стеной и средневековыми каменными домами. Внутри царило запустение; во времена Бёттгера Альбрехтсбург был заброшен. Почти сразу после завершения строительства саксонские курфюрсты перебрались в Дрезден, а во время Тридцатилетней войны шведские мародеры разграбили всю пышную обстановку. Прибывшему сюда Бёттгеру сказочное творение Арнольда предстало гулкой пустотой огромных залов и сводчатых комнат.
Новое спартанское жилье стало плохой заменой комфорту, к которому Бёттгер привык в Дрездене, где благодаря вмешательству Чирнгауза в последнее время ни в чем не ведал нужды. Комнаты были уютно обставлены, еду подавали на серебряной посуде, а рацион, по свидетельству современника, включал большое количество говядины, рыбы, масла, сыра, сладостей, телятины и яиц, а также вина и пива. Кроме того, ему дозволялось прогуливаться в ухоженном саду, сидеть прохладными вечерами в оранжерее, даже посещать небольшой зверинец, где он забавлялся, наблюдая за экзотическими животными.
В Дрездене Бёттгер не страдал от одиночества: он мог приглашать гостей на обед, беседовать с ведущими учеными и философами саксонского двора, которые не только не презирали пленного алхимика, но и, вслед за Чирнгаузом, уважительно обсуждали его идеи. В целом заточение было настолько мягким, что Бёттгер, наверное, почти забыл про отчаяние, толкнувшее его к бегству два года назад. Альбрехтсбург живо напомнил ему, что с узниками не церемонятся. Король снова досадовал на отсутствие результатов и не желал больше печься о его удобстве, а также умственном и телесном здоровье: пусть-де алхимик поживет в суровых условиях, где ничто не будет отвлекать его от работы.
Теперь все общество Бёттгера составляли пятеро помощников, назначенных королем, в том числе два плавильщика, которым предстояло сыграть важную роль в последующих событиях: Пауль Вильденштейн, оставивший об этом интереснейший отчет, и Самуэль Штёльцель, позднее один из главных работников Мейсенской мануфактуры. Надзор за исследованиями поручили Михаэлю Немицу, который по-прежнему относился к Бёттгеру враждебно, старому союзнику Пабсту фон Охайну и энергичному лейб-медику Бартоломею. Все они должны были регулярно посещать Альбрехтсбург и проверять, чего добился алхимик.
Все происходящее в лаборатории было окружено строжайшей тайной. Обсуждать результаты с посторонними запрещалось, в замок пускали только по особому разрешению, окна заложили кирпичом, чтобы никто не мог заглянуть внутрь и понять, над чем там работают. Для Бёттгера выстроили двадцать четыре печи, и король приказал, чтобы с каждого глиняного карьера в стране прислали по шестидесятипятифунтовой пробе.
