– Я… не готов, – смущенно пробормотал он. – Не знаю почему. Я не играю с тобой. Мне просто не под силу сделать что-то не к месту или не вовремя.
– А что может быть уместней? Нас, в конце концов, выбрали на расплод тогда, когда мы уже были столько времени.
Керро не мог заставить себя поднять глаза.
– Знаю… на борту любой может совокупляться с кем угодно, но…
– Но! – Отвернувшись, Хали пробуравила взглядом корни раскидистого кедра. – Мы могли дать приплод! Одна пара на… сколько? На две тысячи? У нас мог быть ребенок!
– Не в этом дело. Только…
– А ты весь погружен в свою историю, в традиции, ты вечно приводишь мне в оправдание какие-то обычаи и языковые структуры. Как ты не понимаешь, что…
Протянув руку, Керро прижал палец к ее губам и легонько чмокнул Хали в щеку.
– Милая моя Хали, потому что не могу. Для меня… отдаться другому – значит остаться ни с чем.
Хали повернулась к нему и подняла на поэта полные слез глаза.
– Где ты нахватался этаких мыслей?
– Они рождаются сами – из моей жизни, из всего, что я вижу.
– Этому учит тебя Корабль?
– Корабль дает мне то, что я хочу узнать сам.
Женщина угрюмо потупилась.
– Со мной Корабль даже не разговаривает, – прошептала она чуть слышно.
– Если задавать правильные вопросы, он отвечает всегда, – ответил Керро и, почуяв возникшую неловкость, добавил: – Только надо услышать его голос.
– Это ты и раньше говорил, но никогда не объяснял – как.
В голосе Хали отчетливо слышалась ревность. И Керро мог ответить ей только одним способом.
– Я подскажу тебе стихами. – Он откашлялся.
Сама синева
Учит нас синеве.
Хали нахмурилась, вдумываясь в его слова, потом помотала головой.
– Я тебя не понимаю, так же как не понимаю Корабль. Я хожу на богоТворения, молюсь, делаю что велит Корабль… – Она запнулась. – Я никогда не видела тебя на богоТворениях.
– Корабль – мой друг, – ответил поэт.
Любопытство превозмогло обиду.
– Чему Корабль учит тебя? Расскажи!
– Это была бы слишком долгая повесть.
– Ну хоть слово скажи!
Он кивнул.
– Хорошо. За нашими плечами множество миров, множество людей. Их наречия, память их бытия сплетаются в чудные узоры. Их речь для меня как песня, и чтобы насладиться ею, не нужно понимать слов.
Хали закрыла глаза в недоумении.
– Корабль бубнит тебе на ухо бессмысленные слова?
– Когда я прошу послушать оригинал.
– Но зачем тебе слушать то, чего не понимаешь?
– Чтобы оживить этих людей, чтобы они стали моими. Не моими собственными, а моими близкими, хотя бы на миг. – Керро повернулся к ней, напряженно вглядываясь ей в лицо. – Неужели тебе никогда не хотелось запустить руки в древний прах и извлечь оттуда память о тех, кого давно забыли?
– Старые кости?
– Нет! Живые сердца и живую жизнь.
Хали медленно покачала головой.
– Я просто не понимаю тебя, Керро. Но я тебя люблю.
Поэт кивнул молча, думая: «Да, любовь не обязана понимать. И Хали знает это, только не хочет жить в согласии с этим знанием».
Ему вспомнились строки древней земсторонней поэмы: «Любовь не утешение, но свет». Утешение можно найти не в любви, но в мысли и в вечной поэме жизни. Когда-нибудь он заговорит с Хали Экель о любви. Но не сегодня.
7
Почему вы, человеки, всегда готовы нести страшное бремя своего прошлого?
Керро Паниль, вопрос из «Авааты».
Сай Мердок не любил подходить к периметру Колонии так близко, даже когда его прикрывал кристальной щит отдельного выхода Первой лаборатории. Твари Пандоры всегда находили способ преодолеть непреодолимое, обходя даже самые прочные барьеры.
Но стоять на этом наблюдательном посту, когда над равниной собирались дирижаблики, как этим утром, должен был человек, которому Льюис доверяет. Это была самая загадочная форма поведения летающих существ, и в последнее время Льюис усиленно требовал ответа на эту загадку – должно быть, на него надавил босс.
Сай вздохнул. Глядя на голые пустоши Пандоры, нельзя было отрицать – это опаснейшее место.
Наблюдатель рассеянно почесал левый локоть. Отвернувшись от солнца, он мог видеть в полированном плазе собственное отражение – крепко сбитый синеглазый шатен с очень светлой кожей и гладко выбритыми щеками.
Наблюдательный пост был выбран не очень удачно – с внешних постов, где стояли на страже лучшие из тех, кем Колония могла пожертвовать, обзор был гораздо шире. Но Мердок знал, что всегда сможет сослаться на собственную значимость. Им Колония пожертвовать не могла. А целям Льюиса эта точка удовлетворяла вполне. Кристальной щит, поглощая почти четверть проходящего сквозь него света, все же позволял оглядеть равнину почти целиком.
Что же там делают эти чертовы воздушные шарики?
Согнувшись в три погибели, Мердок навел на стаю дирижабликов соединенный с визикордером телескопический объектив. Его короткие толстые пальцы ловко навели резкость. Больше сотни дирижабликов плыло над равниной километрах в шести от периметра.
В этой стае попадались настоящие чудовища. Мердок выделил для себя самого большого – добрых полсотни метров в поперечнике, – начитывая свои наблюдения в рекордер. Дирижаблик имел форму усеченной сверху сферы. Плоская площадка наверху была на самом деле мускулистым основанием трепещущего на ветру перепончатого паруса. С нижней части туловища почти до самой земли свисали щупальца. Чудовище тащило за собой небольшой валун, вздымая клубы пыли и оставляя в земле неглубокую борозду.
Утро было безоблачным. В небе светило только одно солнце, и его жестокий желтоватый свет оттенял каждую морщинку на оранжевой шкуре дирижаблика. Мердок мог разглядеть даже поджатые под раздутым газовым мешком меньшие, ротовые, щупальца и что-то бившееся в их стальной хватке – шевелящиеся конечности, темное мельтешение. Что это было, он разглядеть не сумел, но оно было еще живо и пыталось освободиться.
Стая растянулась широким полумесяцем, строем пересекая равнину. Великан, на котором сосредоточился Мердок, оказался на ближнем к наблюдательному посту фланге, все еще сжимая в щупальцах свою добычу.
Что же там поймала проклятая тварь? Не колониста же!
Мердок изменил увеличение, и когда в поле его зрения попала вся стая, понял, что дирижаблики нацелились на вжавшихся в землю сухопутных тварей. Смертоносная дуга надвигалась на впавших в транс демонов Пандоры – обводя равнину взглядом, Сай Мердок заметил рвачей-капуцинов, бегунов-нагульников, плоскокрылов, прядильщиков, трубоглодов, цепляков… всех без исключения смертельно опасных для колонистов тварей.
