Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
На допросах многие свидетели говорили о Луизе, что она была «нрава пылкого и нетерпеливого».
Пылкий и нетерпеливый нрав француженки жестоко сказывался на ее прислуге. «Мадемуазель Симон, — вспоминает Александр Рембелинский, сосед Сухово-Кобылина по имению в Тульской губернии, — подобно многим иностранкам и иностранцам, приезжавшим в Россию, обращалась крайне придирчиво и сурово с прислугой, отданною в ее распоряжение Кобылиным».
Луиза просто-напросто обходилась с горничными, поварами, рассыльными и кучерами, как с рабами, и, по примеру барина, била крепостных.
— Я отошла от нее по строгому и строптивому ее характеру, — рассказывала на допросе Василиса Егорова. — Злоба ее происходила оттого, что она по-русски говорила невразумительно и разговора ее я не понимала, не могла потрафить ей в исполнении приказаний, за что она выходила из себя, бивала.
— Она за всякую безделицу взыскивала, — жаловалась следователям Аграфена Кашкина, — и даже бивала из своих рук.
— Деманш была вспыльчивого характера, взыскательна, била почем зря, — вторила им Пелагея Алексеева.
Крепостная девушка Настасья Никифорова даже подавала жалобу на Симон-Деманш военному генерал-губернатору Москвы. Луиза жестоко избила ее половой щеткой за то, что при возвращении домой нашла ее спящей с зажженной свечой. Закревский потребовал от Симон-Деманш расписку, что она «на будущее время с находящимися у нее в услужении людьми будет обращаться, как следует».
Прожив восемь лет в России, Луиза так и не изучила ни ее языка, ни ее нравов и не могла понять: то, что пристало барину, «отцу родному», которого крестьяне, несмотря на всю его жестокость и крутой нрав, всё же любили, — «строгий был, но милостивый, крестьян уважал», вспоминали они, — не дозволяется и не прощается ей, приезжей иностранке, присвоившей себе в обращении с ними власть и манеры дедов и прадедов «русского боярина».
Рассказывая на свой лад историю гибели Деманш, крестьяне всегда оставались на стороне своего господина, хотя и считали его повинным в убийстве. В их рассказах, которые собрал и записал в 30-х годах XX века учитель начальной школы деревни Кобылинки Федор Кузнецов, события истолкованы фантастически, но в них выражается явное недоброжелательство к бессердечной иностранке и столь же явное восхищение характером барина:
— Были у него любовницы, одну из которых он убил — немку Луизку. Однажды за обедом любовница Луизка что-то поперечила ему. В гневе Александр Васильевич схватил гирлянду, ударил Луизку по голове и убил ее. А потом ее посадили, как живую, в карету, свезли за Москву и выбросили. Об этом узнали и осудили Сухово-Кобылина…
— За него сидел наш ольховский, из деревни Ольхи мужик, Мишка Вольнов. Сидел в тулупе барина, в его шапке, очень на него был похожий. Сухово-Кобылин богато одарил мужика, аристократ был высшей марки, за отсидку подарил Мишке десятину земли и соболий тулуп.
— Да, характер имел крутой. В имении под Москвой убил любовницу. Чтоб спрятать следы, подкупил придворную знать и вывез труп в поле зимой. Сбросил ее с саней — якобы замерзла. Его отец говорил: «Сколько просудился на взятках, мог бы всю дорогу от Москвы до Кобылинки деньгами выложить». Откупился. И всё же суд приговорил Александра Васильевича к трем годам заключения. А он подкупил крепостного Михаила Вольнова. Вольнов и отсиживал с документами барина.
— Точно… А сам Сухово-Кобылин жил в эти годы в осиновом лесу, верстах в двух от Кобылинки, в специально построенной избушке. Фундамент той избушки сохранился до сих пор. При Александре Васильевиче находился лишь один лакей. В этой избушке и написаны были «Свадьба», «Дело» и «Смерть».
— Да нет, любовницу его убили слуги. Ненавидели ее за строгость. Судьям сказали, что убить им приказал барин. Родные его порядочно деньжонок поистратили, чтоб загасить дело. В это время он и скрывался.
Племянник Сухово-Кобылина граф Евгений Салиас передавал историю гибели француженки со слов крестьян с еще более фантастическими деталями, наводя ужас на собеседников. Редактору «Русского архива» Петру Бартеневу он рассказывал:
— Когда кучер и повар вывезли труп за заставу и, бросив его близ дороги, повернули назад, повар оглянулся и сказал: «Она бежит за нами!» Кучер оглянулся, и тоже ему показалось, что француженка бежит за ними и как бы догоняет. Кучер ударил по лошадям. Они проскакали несколько минут, и когда оглянулись, она уже не бежала. Но они решили вернуться и покончить с нею. Они нашли ее лежащей на прежнем месте, и тут повар перерезал ей горло.
«Этот эпизод, — пишет Бартеньев, — граф Сальяс рассказывал так, что становилось страшно».
* * *
Луиза стойко сносила неверность возлюбленного, прощая ему измены и мимолетные увлечения другими женщинами. Но вот в 1850 году у нее появилась соперница — Надежда Ивановна Нарышкина, урожденная Кнорринг. Эта женщина засияла яркой звездой в московском свете. Она многих сводила с ума. Нарышкину толпами осаждали очарованные поклонники, хотя она и не отличалась какой-то особенной красотой. Напротив, была, по словам современников, непривлекательна внешне — небольшого роста, рыжеватая, с неправильными чертами лица. Но она обладала блестящим остроумием, держалась уверенно и непринужденно, была обаятельна, грациозна и властна.
Нарышкина страстно влюбилась в Сухово-Кобылина, чего и не скрывала от общества. Вся Москва еще до того, как в ночь с 7 на 8 ноября случились страшные события, знала о ее интимных отношениях с блестящим светским львом и красавцем Кобылиным; слухи о них ходили по всем салонам, что, по-видимому, льстило Надежде Ивановне.
Используя в качестве посыльного своего почтенного супруга Александра Григорьевича Нарышкина, она слала Александру Васильевичу письма одно за другим, «ревновала, просила, злобствовала»:
«Надеюсь, что ничто не заставило переменить Ваше намеренье приехать в Сабурово (имение Нарышкиной. — В. О.) и что мы будем иметь удовольствие видеть Вас. Если по какому-либо случаю Вы не намерены приехать сюда, что будет очень скучно и вовсе нелюбезно, то будьте так добры, велите сказать это посыльному или дайте ему записку, чтобы можно было взять другие меры. Мы останемся совершенно одни. Все гости разъехались и возвратятся не раньше, чем через неделю. Муж мой взялся доставить Вам эту записку».
«Я ездила для Вас за шесть верст на почту, — писала она, не дождавшись ответа, — и так как это путешествие увенчалось успехом, Вы обязываетесь пробыть в Сабурово до 5 числа. Вы должны это сделать, вследствие бесконечного доказательства дружбы, которое я Вам оказала. Ответьте, если можете, и во всяком случае приезжайте спросить у меня прощение и поцеловать у меня ручку — право, стоит этого. Прощайте, до свидания. Вы слишком практичный человек, чтобы ошибиться числом, и теперь я почти готова считать это достоинством и сознаться Вам в этом во вторник. Протягиваю Вам дружески руку и прошу Бога сохранить Вас.
Надежда Нарышкина. Сабурово. 30 июля».
Отголоски этого романа есть в монологе Федора, слуги Кречинского:
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
