Отдельным постановлением распорядились эвакуировать личные дела на номенклатурных работников. Остальные документы партийного архива — сжечь. И что же? Некоторые сотрудники обкома и горкома партии убежали из столицы и 17 октября вечером были уже в безопасности, в Горьком. Свой багаж они прихватили с собой, а казенный потеряли.
На следующий день, 18 октября, заместитель наркома внутренних дел Иван Серов доложил Берии: «Сегодня, в 15 часов, при обходе тоннеля Курского вокзала работниками железнодорожного отдела милиции было обнаружено тринадцать мест бесхозяйственного багажа. При вскрытии багажа оказалось, что там находятся секретные пакеты МК ВКП(б), партийные документы: партбилеты и учетные карточки, личные карточки на руководящих работников МК, МГК, облисполкома и областного управления НКВД, а также на секретарей райкомов города Москвы и Московской области».
Иначе говоря, перепуганные насмерть сотрудники московского партаппарата, спасая свою шкуру, бросили на Курском вокзале самые секретные материалы. Если бы немцы вошли в город и эти ящики попали в руки гестапо, все оставшиеся в городе видные члены партии были бы обречены на уничтожение.
Трусость союзного и городского начальства поражала. В тот же день, 18 октября, начальник московской милиции Виктор Николаевич Романченко доложил заместителю наркома Серову: «Распоряжением Московского комитета ВКП(б) и Московского Совета о расчете рабочих предприятий, кои подлежат уничтожению, и об эвакуации партийного актива жизнь города Москвы в настоящее время дезорганизована… Районные комитеты партии и райсоветы растерялись и фактически самоустранились от управления районом… Считаю необходимым предложить горкому партии временно прекратить эвакуацию партийного актива».
Чекисты сообщали, что партийные чиновники драпанули и бросили город на произвол судьбы. Аппаратчики считали, что чекисты к ним несправедливы. Московские руководители валили вину друг на друга.
Фурцева имела возможность прочитать стенограмму выступления Щербакова на партактиве: «Мы отстранили от работы секретаря Москворецкого райкома Твердовского. Это типичный пример того, как человек растерялся, в первый день растерялся. Как только началась война, у него морда дергается, губы дрожат, распустился. Придет в аппарат, посмотрят на него, от одного вида тошно станет. Мы ждать не стали, вышибли, потому что загубит такой, один вид людей в уныние приводит. Раскис, никакой это не руководитель. Еще одного секретаря заменили — Ходорова. Нельзя сказать, что он растерялся или что-нибудь в этом духе, но повел себя недостойно. Во время бомбежки с какими-то девчонками путались, занимались совсем не теми делами, какими надо заниматься в военное время».
Второй секретарь горкома партии Георгий Попов возлагал вину на хозяина города Александра Щербакова: «Я поехал в Московский комитет партии. Там было безлюдно. Навстречу мне шла в слезах буфетчица Оля, которая обычно приносила нам чай с бутербродами. Я спросил ее, где люди. Она ответила, что все уехали.
Я вошел в кабинет Щербакова и задал ему вопрос, почему нет работников на своих местах. Он ответил, что надо было спасать актив. Людей отвезли в Горький. Я поразился такому ответу и спросил: а кто же будет защищать Москву?
Мы стояли друг против друга — разные люди, с разными взглядами. В тот момент я понял, что Щербаков был трусливым по характеру».
Сотрудники городского партийного аппарата понимали, что Георгий Попов недолюбливает своего руководителя. Но ни Фурцева, ни ее коллеги-секретари не знали, что было тому причиной. Позже Никита Сергеевич Хрущев рассказал, что назначили Попова в Московский комитет, вторым человеком к Щербакову, с дальним прицелом.
«Сталин, — вспоминал Хрущев, — дал мне и Маленкову поручение:
— Вы подберите вторым секретарем такого человека, который следил бы за Щербаковым и в случае чего доложил бы нам.
Потом Щербаков так повернул дела, что, будучи подхалимом и цепным псом, стал грызть людей и буквально на спинах своих жертв выдвигался, завоевывая себе авторитет у Сталина».
Но не один Щербаков виновен в октябрьских событиях. Опозорилось начальство всех рангов. Вот секретная справка горкома партии, которую потом прочитает Екатерина Алексеевна:
«Из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежало 779 руководящих работников. Бегство отдельных руководителей предприятий и учреждений сопровождалось крупным хищением материальных ценностей и разбазариванием имущества. Было похищено наличными деньгами за эти дни 1 484 000 рублей, а ценностей и имущества на сумму 1 051 000 рублей. Угнано сотни легковых и грузовых автомобилей».
Заведующий организационно-инструкторским отделом горкома партии представил Щербакову записку: «О фактах уничтожения партийных билетов 16–17 октября сорок первого в Москве»: «Уничтожение партийных документов имело место не только в прифронтовых районах… Всего выявлен 1551 случай уничтожения коммунистами своих партийных документов. Большинство коммунистов уничтожили партдокументы вследствие трусости в связи с приближением фронта».
Страх охватил даже аппарат Центрального комитета партии. Заместитель начальника Первого отдела НКВД старший майор госбезопасности Шадрин (отвечавший за охрану руководителей партии и правительства) доложил заместителю наркома внутренних дел Всеволоду Меркулову, что чекисты обнаружили в брошенном здании ЦК:
«Ни одного работника ЦК ВКП(б), который мог бы привести все помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было. Все хозяйство оставлено без всякого присмотра.
Оставлено больше сотни пишущих машинок разных систем, 128 пар валенок, тулупы, 22 мешка с обувью и носильными вещами, несколько тонн мяса, картофеля, несколько бочек сельдей, мяса и других продуктов.
В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе и секретная, директивы ЦК ВКП(б) и другие документы. Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен. В кабинете товарища Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов…»
Начальники бежали из Москвы, считая, что война проиграна. Поразительно, какими трусливыми они все оказались. Бежали, даже не видя врага, те самые люди, которые других призывали умирать на поле боя!
Профессор Леонид Тимофеев записал в дневнике: «Начались суды и расстрелы над бежавшими. Владимирское шоссе закрыто для частного транспорта. Снова поднимают на крыши зенитки, на бульвары вернулись аэростаты, которые, было, увезли. Все это знак того, что Москву хотели оставить, а потом раздумали. Интересно, узнаем ли мы, в чем дело. В эти дни всюду сожгли архивы, на горе будущим историкам».
А вот запись из дневника выдающегося ученого академика Владимира Ивановича Вернадского, потрясенного паникой в Москве: «Ясно для всех выступает причина — бездарность центральной власти, с одной стороны, и власть партийных коммунистов-бюрократов, столь хорошо нам известная на каждом шагу, с другой. Крупные неудачи нашей власти — результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов — и морально, и интеллектуально — ниже среднего уровня беспартийных. В тюрьмах, ссылке, и казнены лучшие люди страны. Это сейчас сказывается катастрофически. Цвет страны заслонен дельцами и лакеями-карьеристами…»
