Глава 10. Где я?
Я стою перед большим оцинкованным столом, узким и длинным. Он окружен тазиками, крючками, сточными канавками. Я в мире красного кафеля, отвратительного пресного запаха. С потолка свисают ободранные туши. Никаких сомнений: я на бойне. На мне фартук, заляпанный кровью. В моей правой руке топор, и я наношу регулярные удары по кускам мяса, которые проплывают мимо меня. Ребра, хряк! Еще одни ребра, снова пополам! А теперь хрящи! И ступни, крошечные ступни! Хорошенькие ступни младенца, внезапно покрывшиеся кровью… Я кричу! Если только это не крик ребенка, которого я разрубаю на куски.
Как всегда, в пустоте. Дьявольская бойня исчезла. Я все еще в той же огромной черноте, в виртуальном мире моих мыслей и — отныне — моего безумия, это очевидно.
Мое сердце бешено колотится. Холодный пот леденит мне мозг. Что произошло? Детские ступни под топором не выходят у меня из головы, цепляясь за мысли, словно старая паутина. Что за ужас? Кошмар. Мне снятся кошмары, и это явный признак того, что я сплю. Но я бы предпочла больше не спать, уставать от мыслей, продолжать беспокоиться, а не погружаться в такой страшный бред.
В памяти всплывает вопрос женщины, медсестры или санитарки. Возможно, я все еще брежу, но мне кажется, что я точно слышала, как она спросила у врача:
Название «пентотал» мне известно. По-моему, это наркотик. Вероятно, мне дают наркотики или их производные, чтобы стимулировать мой мозг. Как артисты принимали ЛСД, чтобы подстегнуть творчество. Я спрашиваю себя, не используется ли этот самый пентотал в сыворотке правды… Но какая правда могла бы скрываться в таком страшном кошмаре?
У меня создается смутное ощущение того, что я все-таки виновата. Это как неприятный вкус, оставшийся во рту. Забавно и глупо, что мы всегда чувствуем себя виноватыми в своих плохих снах. Они пятнают нас помимо нашей воли. Никаких сомнений в том, что это доказательство глубины моего смятения, потому что в этот момент я вспоминаю маму. Ей было 95, и она оставалась в своем собственном доме почти до самого конца. Она умерла от старости, спокойно, пусть даже в 90 лет у нее и нашли что-то в груди во время первого УЗИ. Ее щеки оставались розовыми до самой смерти. Что бы подумала мама о своей маленькой Анжель, ставшей настолько безумной, что отрубает ступни младенца топором мясника?
Я думаю, что цветы лучше дарить живым. Зачем покрывать мертвых букетами? Они уже засыпаны землей. Несомненно, с ними куда полезнее разговаривать. Мертвые наверняка предпочитают ежедневные мысли ежегодным хризантемам.
Мама, ты здесь? Если живые меня не слышат, может быть, мертвые на это способны. Мама, дорогая, позаботься о своей маленькой дочке. Она не стала чудовищем, она просто потерялась. И теперь ты очень нужна твоей маленькой Анжель, твоей самой младшей дочке. Нужны твоя огромная любовь, твоя непреходящая доброжелательность, твоя вселяющая уверенность защита. Как тогда, когда она была младенцем. Когда она была ребенком, потерявшимся в темноте. Именно так: я снова стала маленькой девочкой, которая осталась одна в своей комнате ночью, во власти своих страхов. Она зависит от своих родителей.
Ты не можешь меня вот так оставить! Ты должна что-нибудь сделать. Просто необходимо, чтобы кто-нибудь что-нибудь сделал и прекратил все это, чтобы долгий кошмар закончился. Я уверена, что ты меня видишь оттуда, где ты сейчас. Ты была такой верующей, ты, которая водила нас к мессе каждое воскресенье. Ты, которая так верила в ангелов-хранителей. И я теперь тоже в это верю. Я верю, что ты мой ангел-хранитель. Я не сомневаюсь, что ты можешь мне помочь. Я не из числа тех, кто ходит на могилы, это правда. Я думаю, что цветы лучше дарить живым. Зачем покрывать мертвых букетами? Они уже засыпаны землей. Несомненно, с ними куда полезнее разговаривать. Мертвые наверняка предпочитают ежедневные мысли ежегодным хризантемам.
Мама, я все время о тебе думаю с тех пор, как ты не можешь меня услышать! Ты, которая дожила почти до ста лет, ты не согласишься с тем, чтобы самая младшая из твоих пяти детей ушла первой. Ты не можешь меня оставить, и ты меня не оставишь. Ты меня видишь, мама, ты здесь, рядом со мной. И пока ты поддерживаешь меня, я не могу уйти. Если я не буду держаться, то упаду. Я цепляюсь за тебя. Не знаю, выглядишь ли ты по-прежнему, как старая дама, там, где ты сейчас. Но не сомневаюсь, что руки у тебя такие же крепкие, как и в то время, когда я пряталась в твоих объятиях от своих детских страхов.
Я снова думаю и о горе Сент-Одиль. Там, наверху, есть не только чудодейственный источник. Есть еще и источник Люсии, чуть ниже. Его увидишь, если пойдешь к старинному аббатству Нидермюнстер. Источник скрывается в лесу, туристы о нем не знают. Вода течет в чашу, выдолбленную в камне, позеленевшем от мха. Потом вода убегает из нее по желобкам в песчанике. Паломники обычно палками убирают листья, скопившиеся в чаше и закрывающие путь воде. Когда мы прогуливались там, наверху, мы выполняли это почти как ритуал. Место настолько спокойное, вода очень свежая, если не сказать — холодная. Я уверена, что, если бы сейчас меня в нее опустили, мои глаза открылись бы, мои пальцы снова начали бы двигаться.
Я ловлю себя на том, что молюсь всем богам: иудейскому, мусульманскому, не забываю и о Будде. Имя не имеет значения, если они удерживают меня в жизни. Главное, чтобы меня к ним не призвали! Еще не время.
Я бормочу «Отче наш». К религии всегда обращаются в критические моменты. Но я не сектантка. Я ловлю себя на том, что молюсь всем богам: иудейскому, мусульманскому, не забываю и о Будде. Ведь Бог, должно быть, по сути, один для всех. А почему нет? Имя не имеет значения, если они удерживают меня в жизни. Главное, чтобы меня к ним не призвали! Еще не время. Я не могу покинуть Рэя, Кати, Селию, Мелани. Моим внучкам еще нужна бабушка. Я должна сопротивляться ради них и ради мамы, папы, моих братьев, моей сестры, всей моей семьи, всех моих друзей. Жизнь пока еще мне не наскучила, несмотря на все ужасное и абсурдное, что появилось в ней с какого-то момента. Я сама себе удивляюсь: в этом неподвижном теле все еще сохраняется немало энергии.
Боги меня слышат. Они не призывают меня к себе. Я не заметила тот знаменитый туннель, о котором регулярно рассказывают в «Опытах неминуемой смерти». Я пока еще не оказалась рядом с влекущей пустотой. Я еще не на краю той самой дыры, в которую, как говорят, соскальзывают охотно, без сопротивления, притянутые светом, облегчением, обещанием блаженства. Я не вижу моих умерших близких. Не вижу никого, кто бы меня ждал в белом прозрачном платье с нежной улыбкой на устах. Наверняка я уже недалеко от этого мира без боли. Никогда еще я не была так близка к нему, но я пока не перешла на другую сторону. Я не покинула земной мир, единственный, который мы знаем, эту долину слез, но еще и счастья, где меня ждут те, кого я люблю и кого хочу обрести снова. Это факт. Даже если другие сомневаются.
Я не переживаю и опыта «отделения от тела», когда человек покидает телесную оболочку и сверху смотрит на свое вытянувшееся на кровати тело.
