Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Некоторое время спустя Йоко отправила Джону экземпляр своей вышедшей в 1964 году книги «Грейпфрут» с автографом. В книге были бередящие разум дзен-коаны,[47] что-то типа инструкций и стихов. Джон держал книгу у кровати и время от времени листал ее, чтобы прочесть нечто вроде «Слушай, как вращается земля», «Складывай все свои тени, пока они не превратятся в одну», «Прочерти собой линию. Рисуй, пока не исчезнешь», «Зажги спичку и следи за пламенем, пока не догорит» и «Пробей стену головой». Йоко держала Джона в курсе того, что происходит в ее жизни, сообщала о своих выставках и перформансах, так что в сентябре 1967 года, к началу ее тринадцатидневного танцевального фестиваля Do-It-Yourself, который полностью проходил «в воображении», Джон получил тринадцать танцевальных инструкций по почте. «Каждый день под дверь подсовывали очередную карточку, — рассказывал он. — В них было написано „Дыши“, „Танцуй“, „Смотри на огни до рассвета“, и в зависимости от содержания они или расстраивали меня, или радовали. Меня страшно злило, что все это было заумно и пиздец как авангардно. Мне это нравилось, а в следующий момент бесило».
Даже после того, как в феврале 1968 года Джон и другие битлы уехали в Индию, чтобы изучать трансцедентную медитацию в гималайском ашраме Махариши Махеш в Ришикеше, Джон периодически получал от Йоко открытки. В одной из них он прочитал: «Найди меня — я облако в небе». В стихотворении «Облачный посланник», написанном в iv веке индийским поэтом Калидасой, томящийся в ссылке влюбленный полубог умоляет проплывающее по небу облако передать весточку в гималайский дом его скорбящей невесты. В случае с Йоко она сама была облаком, проплывавшим по небу над головой Джона, и весточкой, которую она должна была ему передать, тоже была она сама. Послание дошло до адресата, и годы спустя Джон будет звать ее «Йоко в небесах и бриллиантах».
Вернувшись из Индии, Джон первым делом позвонил Йоко. Это случилось 19 мая 1968 года. «Тем вечером, — рассказывал Джон Яну Винеру, — Синтии дома не было, и я подумал — что же, сейчас самое время узнать Йоко поближе. Она пришла ко мне домой, и я не знал, что делать. Так что мы поднялись наверх, в мою студию, и я прокрутил чуть ли не все кассеты, что у меня были, — что-то выпендрежное, что-то смешное, какую-то электронную музыку. Существовало не так много людей, с которыми я мог бы поделиться теми записями. Ее это сильно впечатлило, и она сказала: „Давай сделаем то же самое“».
«Тем вечером я надела фиолетовое платье, — вспоминала Йоко в интервью журналисту Рэю Коннолли. — Позже Джон сказал, что это был отличный знак, так как фиолетовый — очень хороший цвет. Поначалу мы ужасно стеснялись. В смысле, он даже не мог сказать: „О’кей, давай сделаем это“. Так что он предложил подняться в его студию и заняться музыкой или остаться внизу и просто поболтать». Они поднялись наверх, и, как говорила мне Йоко, «общались, слушая и создавая музыку, и это было для меня нечто совсем новое. Это просто происходило, мы импровизировали. Мы вступили на незнакомую нам обоим территорию. Джон возился с магнитофонами. Он использовал все, что было в комнате, — фортепиано, орган, перкуссию, а я сидела на полу и пела».
Записанный той ночью и выпущенный в конце 1968 года альбом, названный Unfinished Music No. 1: Tw o Virgins, начинался с петли из птичьих трелей — своего рода ритмовой подложки в основе задокументированных тогда шекспировских звуков, шелеста и шепота.[48] За обрывками аккордов салунного фортепиано, традиционного джаза и викторианского мюзик-холла ленноновские звуковые эффекты (реверберация, дилэй, искажение и помехи) соединялись с настойчивыми причитаниями Йоко, вызывающими в памяти призрачные звуки японской трубы хитирики, а также отчаянные стенания гобоя, исполнявшего в прокофьевской пьесе «Петя и волк» партию утки, проглоченной волком. В какой-то момент Йоко то ли пропевает, то ли проговаривает фразы вроде «Давай же, заставь меня» из японской песенки. И в каждой песне слышны обрывки беседы, когда Йоко выкрикивает: «Это ты? Здорово!» — на что Джон ворчит: «Нет, блин, гребаный консервный нож», — а затем, чуть добрее: «Это я, Хильда, зашел домой выпить чаю». И кажется, будто два влюбленных друг в друга призрака из народной японской сказки превратились в добропорядочную британскую семью, навеки прикованную к своей гостиной. «Мы начали в полночь, — позже рассказывал Джон, — а закончили на рассвете. Потом мы занялись любовью. Это было очень здорово».
Йоко вовсе не нужно было петь Джону «Будешь ли ты любить меня завтра?»,[49] поскольку, говоря словами той песни, ночь встретилась с утром и завтра уже наступило, а сердце Йоко не было разбито. Позже тем же утром старый друг Леннона Пит Шоттон, составлявший ему компанию в Кенвуде, зашел на кухню и увидел Джона, завернутого в нечто напоминавшее коричневое кимоно. Тот варил яйца и делал чай к завтраку.
В своих воспоминаниях «Джон Леннон в моей жизни» Шоттон довольно театрально описывает ту сценку. «Я не спал, — объявил Джон. — Всю ночь я не спал с Йоко. Это было здорово, Пит». Затем он попросил своего друга подыскать ему новый дом и заявил, что хочет жить в нем с Йоко. «Так просто?» — недоверчиво спросил Пит. «Ага, так просто. Так просто, — ответил Джон. — Это оно, Пит. Этого я ждал всю жизнь. На хрен все. На хрен Beatles, на хрен деньги, на хрен все остальное. Я буду жить с ней в гребаной палатке, если потребуется. Помнишь, как это было, когда ты встречал девушку, думал о ней и хотел быть с ней все время, и твой разум был просто переполнен ею? Йоко сейчас наверху, а я дождаться не могу, когда увижу ее снова. Я так проголодался, что вынужден был бежать сюда, чтобы сварить яйцо. Но я вряд ли дождусь, когда оно сварится, потому что не могу разлучаться с ней ни на секунду». И, как это ни удивительно, с того утра 20 мая 1968 года и до октября 1973 года, когда они расстались на восемнадцать месяцев, Джон и Йоко редко теряли друг друга из виду. Как Джон признался в One Day (at a Time) — возможно, самой трогательной и пылкой своей лирической песне, — «вместе ли мы или далеко друг от друга, наши сердца все равно бьются в унисон».[50]
«Я часто мечтал о женщине — красивой, умной, с темными волосами и высокими скулами, свободной художнице (а-ля Жюльетт Греко), — писал Джон в посмертно изданной книге „Устная небопись“ (Skywriting by Wo r d of Mouth), — мечтал о своей половинке. О ком-то, кого я знал, но потерял из виду. После недолгой поездки в Индию, летя домой из Австралии, я слегка изменил этот образ — она должна быть кареглазой восточной красавицей. Естественно, пока я не отшлифовал все как надо, моя мечта не могла сбыться. Теперь я закончил шлифовку».
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
