Гладкие волосы Мортимера упали ему на лицо. Люди наклонялись вперед, чтобы услышать его приглушенные слова.
— Этот напев я впервые услышал две недели назад в замке в Турэйне.
Сэр Гарет выпрямился и нахмурился. Холодок дурного предчувствия пробежал по спине Ровены, когда она увидела, как потемнело его лицо. Но он искал не ее; он в упор глядел на менестреля.
Голосом глубоким и приятным Мортимер начал петь:
Илэйн наша прекрасная
Заколота напрасно.
Ее рукой нетвердой
Убийца выдан гордый…
Опасливо переговариваясь и смущенно покашливая, слушающие отступили на шаг от певца.
Илэйн нашей прекрасной
Ничто уж не опасно —
Ни даже рыцарь темный
Со страстию тлетворной…
Илэйн наша прекрасная…
Ровене даже захотелось подпеть менестрелю, так захватила ее мелодия, но внезапно пение Мортимера оборвалось в начале следующего стиха. Лютня жалобно звякнула о камни, брошенная на пол, и сам менестрель оказался на полу. У его груди замерло острие меча Гарета. Толпа расступилась на безопасное расстояние, образовав круг, в центре которого остались эти двое. Ровена видела, как две женщины, подстрекавшие менестреля, поспешили к двери. Она поднялась на ноги, подобрав волосы под шапку.
Глаза Гарета сверкали подобно черным бриллиантам. Его широкая грудь бурно и прерывисто вздымалась.
— Если ты хочешь пропеть еще хотя бы день, канарейка, говори, кто написал эту песню, — прорычал он, прижимая горло певца сапогом.
Бледные руки Мортимера трепетали, обращаясь вверх в немой мольбе. Гарет ослабил давление сапога, но крепче прижал меч к тунике менестреля.
— Говори сейчас же, иначе замолкнешь навеки.
Мортимер слабо кашлянул.
— Я говорил вам. Я услышал ее в Турэйне. В одном замке.
— В каком замке? И от кого?
— Я не могу припомнить.
— Ты лжешь. — Сапог Гарета вновь придавил горло лежавшего.
Толпа расступилась, давая дорогу сэру Блэйну. Хозяин замка небрежно положил руку на плечо Гарета, тот резко обернулся, и на какой-то момент во всеобщей тишине Ровене подумалось, что он в ярости снесет сейчас голову своего друга.
— Успокойся, мой брат по оружию. Талантливого менестреля нелегко найти. А мне пришлось бы отыскивать другого, если бы ты пронзил его. Прости на этот раз его дерзость. Возможно, он искренне ошибся Улыбка Блэйна была, может быть, чуть-чуть слишком веселой. Гарет в упор смотрел на своего друга. Лицо его застыло в напряженной маске. Потом он перевел взгляд на лежавшего менестреля. Мортимер с надеждой скорчил жалобную гримасу. Гарет с презрительным возгласом убрал меч в ножны, все еще держа свой сапог на горле Мортимера.
Он наклонился к незадачливому певцу, и шепот рыцаря разнесся по всему залу:
— Если эти слова когда-нибудь вырвутся вновь из твоей глотки, они станут твоими последними словами.
Толпа расступилась, когда Гарет пересекал зал широкими шагами. Ровена пошла было за ним, но, неуверенная, должна ли она сопровождать его, остановилась. Гарет подошел к женщине с невинными глазами, сидевшей на скамье. Не говоря ни слова, он взял руку женщины в свою. Она поднялась и последовала за ним вверх по лестнице, бросив на толпу внизу взгляд, одновременно застенчивый и триумфальный. Гарет остановился на площадке. Он оглядел зал и обнаружил Ровену, стоявшую в середине, в полной готовности пойти за ним, если он позовет.
Гарет кивнул, но она не могла понять, был ли этот кивок знаком одобрения или предупреждения. Затем он исчез вместе со своей дамой в темноте наверху лестницы.
Хихикающий оруженосец с плотоядным взглядом появился из толпы и помог Мортимеру подняться на ноги, уведя его затем в спальные покои. Толпа разошлась, обходя стороной разбитую лютню. Без музыки пирушка заглохла. Те, кто мог держаться на ногах, уходили парами, спотыкаясь, вверх по лестнице или скрывались в ночной мгле. Те же, кто не мог уже стоять, закутывались в свои плащи и растягивались прямо на столах или на полу. Невысокий светловолосый парнишка единым махом очистил угол стола и, свернувшись на нем, вскоре захрапел. Ровена, глядя на него, думала с тоской о Маленьком Фредди, представляя себе, что он делает в это время. Она чувствовала боль в желудке. Вздохнув, она тоже свернулась в углу, подложив под голову кучку грязного камыша вместо подушки.
В ее утомленном мозгу вновь возникла сцена, виденная ею, когда она подходила к замку, и лицо той женщины в экстазе. Она улыбнулась от мысли, что тонкие черты Алисы могут исказиться таким же выражением, как у женщины, прижатой к стене. Еще труднее ей было представить в подобной ситуации фигуру Гарета. Все-таки ужасно непривлекательное зрелище. Ей-богу, даже свиньи в Ревелвуде — когда у них еще были свиньи — проявляли больше благородства при спаривании. Вновь подступившая к Ровене волна тоски по дому прогнала улыбку с ее лица. Когда рыжая собака опустилась рядом с нею, Ровена обняла ее и погрузилась в тревожный сон.
Гарет, поднимаясь по ступеням, держал за руку Алису. Он ничего не ощущал от прикосновения этой Руки, кроме ее холода и хрупкости. Он не мог отделаться от мелодии песни Мортимера, преследовавшей его своим жутким припевом. Он видел любопытство в карих глазах Алисы. Может быть, и она слышала слова песни. Гарет вырвал свою руку из паутины ее тонких пальцев, не объясняя причины. У нее не осталось времени для кокетливого упрека. Они были уже у самых дверей спальни.
Оруженосец с детским лицом и покрасневшая служанка выскользнули из комнаты, обмениваясь понимающими взглядами. С хихиканьем они понеслись вниз по лестнице. Гарет с силой захлопнул дверь и сорвал стеганое покрывало с кровати. От этого яростного жеста Алиса вздрогнула, и страх пробежал покалывающими иглами по позвоночнику. Чувство опасности отразилось искрой предчувствия в ее потемневших глазах. Это еще более раздражило Гарета.
Она медленно шла к нему, и, когда он поймал ее руку, притянув Алису в свои объятия, губы ее жадно раскрылись, обжигая его пламенем страсти, охватившим женщину. Тело его отвечало на призыв желания, но разум занимала мысль, сколько женщин соблазняли его из чувства любопытства, остроты наслаждения от осознания опасности, исходящей от него, в надежде получить подтверждение жутким слухам, ходившим о нем.
Алиса, оторвавшись от его губ, вцепилась своими тонкими пальцами в кожаные нарукавники на его кольчуге и стала стаскивать их с такой яростью, будто срывала с него кожу.
Эти тонкие, с острыми ноготками, пальцы вызвали в нем память о его былых кошмарах, преследовавших его после того, как он похоронил Илэйн. Ему чудился тогда ее разлагающийся труп, пробирающийся в зал замка. Пальцы скелета как будто скребли по запертой двери спальни, пока он не пробуждался с криком, охваченный паническим ужасом, недостойным мужчины, ощущение которого еще долго не покидало его память.
