Изумление вновь охватило служанку, когда Холли, выхватив мочалку у нее из рук, принялась яростно тереть губы.
Почувствовав на себе пристальный взгляд Элспет, Холли застенчиво опустила ее, осознав, что все усилия тщетны. С какой бы силой ни терла она губы, вкус поцелуя рыцаря держался на них. Он не только остался на губах, но и проник в ее душу. Больше всего на свете девушке хотелось закрыть лицо руками и разрыдаться.
Она уже была почти готова уступить воле отца, но встреча с рыцарем напомнила ей об одной вещи. Она должна сражаться за свою свободу. Она никогда не станет бессловесным украшением какого-нибудь тирана вроде барона Эжена или, что еще хуже, собственностью беспутного повесы, который, оставив ее скучать у домашнего очага, поспешит на свидание к милой в залитый лунным светом парк.
Дверь в спальню содрогнулась от настойчивого удара кулаком.
— Холли, я настаиваю, чтобы вы впустили меня. Мне еще нужно приготовить вас к песенному состязанию. Вы уже взрослая девушка, а капризничаете, как ребенок.
Последние слова сопровождались отчаянным стуком в запертую дверь.
Холли стиснула зубы. Отец Натаниэль, нанимаясь на место священника в Тьюксбери, клятвенно заверил ее отца, что монастырь он покинул, отправившись в паломничество с целью обрести пищу для страждущей души. Но Холли подозревала, что аббат вышвырнул заносчивого молодого монаха, после того как тот опрометчиво заявил, что на месте господа он сотворил бы женщин и кошек так, чтобы те приносили больше пользы.
— Уходите, Натаниэль, — Холли единственная осмеливалась обращаться к священнику по имени, прекрасно сознавая, что подобное обращение невыносимо больно задевало его безграничное тщеславие. — Сегодня вечером я ни для кого не буду петь. В том числе и для вас.
Сквозь массивную дубовую дверь отчетливо послышалось непочтительное высказывание, затем удаляющиеся шаги.
— Мужчины! — Холли вскочила, расплескивая воду на пол. — Грубияны, которым есть дело только до моего сладкого голоса, красивого лица и пышной груди. Почему они превозносят такие пустяки? Почему никто никогда не хвалил меня за острый ум? За мою скромность?
Она отшвырнула мочалку. Мокрая мочалка громко шлепнулась о стену и свалилась на пол, доставив этим огромное удовлетворение Холли.
Выскочив из лохани, Холли заметалась по комнате, а Элспет семенила следом за ней, теребя льняное полотенце.
— Позвольте вас вытереть, миледи. Вы простудитесь.
Остановившись перед зеркалом в полный рост, Холли стала крутиться перед ним, придирчиво оглядывая со всех сторон свое обнаженное тело. Ну что тут поделаешь, мрачно думала она, придраться просто не к чему. Пока Элспет осторожно промокала с ее спины капельки воды, Холли размышляла о том, как бы перехитрить отца и наставника. Если их замыслу суждено будет осуществиться, сегодня — последняя ночь, когда она скользнет под одеяло одна и обнаженная.
Холли распустила волосы, проведя рукой по тому месту, откуда рыцарь отрезал свой трофей. Он действовал очень осторожно, и девушка с трудом нащупала короткую прядь. Она вспомнила сильные пальцы, в которых кинжал казался игрушечным, завораживающее прикосновение рыцаря к ее подбородку. Кто бы мог подумать, что такая грубая лапища способна на подобную нежность?
Грустно вздохнув, Холли посмотрела на свое отражение.
— Почему мужчины такие грубые и назойливые?
— Не могу сказать, миледи, — ответила Элспет, поднимая девушке руку, чтобы вытереть под ней. — Мне не довелось пережить с ними ни одного неприятного мгновения.
Холли медленно перевела взгляд на отражение служанки. Элспет была всего лишь на несколько дюймов ниже Холли, но хрупкая стройная девушка казалась высокой в сравнении с плотной коренастой фигурой служанки. Холли никогда не удостаивала внешность Элспет внимания. Она замечала только искорки любви в глазах няньки, слышала только заботу в ее надтреснутом голосе, чувствовала лишь нежность в прикосновении ее морщинистых рук.
В сравнении с этими дарами, столь щедро преподнесенными маленькой девочке, только что лишившейся матери, черные усики Элспет и здоровенная бородавка под носом становились совершенно незначительными. До этого момента.
Продолжая теребить прядь волос, Холли снова окинула взглядом их отражения в зеркале, и у нее на устах заиграла улыбка.
Элспет улыбнулась, обнажив кривые зубы.
— "Тебе обязательно нужно получить место в замке, девочка, — говаривал мой отец, — ибо только слепой возьмет тебя в жены". — Она хихикнула, и ее смех был полностью лишен обиды на судьбу. — Он называл меня своей маленькой горгульей. Когда я шалила, он обещал посадить меня на крышу дома отпугивать злых духов.
Испуганно вскрикнув, Элспет выронила полотенце, так как Холли, обняв ее влажными руками, едва не оторвала от пола.
— В таком случае отец твой был дурак, ибо я нахожу тебя самой красивой женщиной на свете!
Она прижалась нежной щекой к морщинистой щеке няньки, и Элспет, бросив украдкой взгляд в зеркало, с тревогой увидела знакомый хитрый блеск в глазах госпожи, не предвещавший ничего хорошего.
4
Пронзительный звук труб разорвал утренний воздух. Кэри, привлеченный шумом, взглянул на возвышающийся на холме замок. Призыву труб вторил скрежет опускаемого моста.
Словно привлеченный пением сирен, на солнечный свет из выцветшего шатра вышел Остин. Поспешно усевшись на пергамент, Кэри засунул перо за ухо, справедливо ожидая разноса за то, что он не посвящает свободное время надраиванию доспехов своего господина или какому-либо иному полезному занятию. Но одного взгляда на лицо Остина оказалось достаточно, чтобы подобные мысли покинули его голову, и обеспокоенный оруженосец вскочил на ноги.
Кэри за утро уже вдоволь насмотрелся на икающих и стенающих английских рыцарей, ставших бледными тенями мужчин после ночи, проведенной в обществе развеселых девиц, за обильными возлияниями пива и в обжорстве, но ни один из них не нес на себе печать проклятия, каким было отмечено лицо сэра Остина Гавенмора. Насколько было известно Кэри, его господин не предавался этим порокам. Рано возвратившись в шатер, он отказался обсуждать исход своего предприятия и, не сказав ни слова, лег спать. Судя по всему, он так и не сомкнул глаз, всю ночь сражаясь с демонами и терпя неудачу.
Лицо Остина было бледным, глубоко запавшие глаза горели. Но губы, скрытые черными усами, были угрюмо и решительно сжаты. Кэри лишь однажды видел такое выражение на лице своего господина: когда застал девятилетнего Остина, пытающегося стащить обмякшее тело матери по узкой винтовой лестнице Каер Гавенмора так, чтобы не задевать ее безжизненной головой о стены.
Кэри невольно затаил дыхание, ожидая решительного приказа вьючить лошадей и собираться в обратную дорогу.
Остин, не сказав ни слова, прошел мимо оруженосца в направлении замка.
