Быстро схватив чернила и пергамент, Кэри бросился за ним следом, вынужденный чуть ли не бежать, чтобы поспеть за рыцарем.
— Мы остаемся? — осмелился спросить он. Остин удостоил его резким кивком.
— Да. Не может же это продолжаться вечно: мы ездим с одного турнира на другой, завоевываем все до последней унции английское золото, которое нам предлагают. А если я лишусь кошелька или, что еще хуже, руки или ноги? А если я погибну на арене? Что в таком случае станет с Каер Гавенмором? — Он упрямо покачал головой. — Я не уеду отсюда, не получив приданого. Мой отец уже достаточно наказан этим чертовым проклятием. Скорее я сгорю в аду, чем позволю, чтобы у него отняли свободу и все, что дорого его сердцу.
Свирепое выражение лица Остина нисколько не смягчилось при виде кривляющегося циркача, и тот, забыв попросить причитающийся ему пенни, торопливо отскочил в сторону, уступая дорогу.
Акробат был не единственный, кто бросил на Остина испуганный взгляд. Когда рыцарь и его оруженосец проходили меж рядов англичан, стекающихся на холм, их продвижение сопровождалось боязливыми взглядами, тычками в бок и опасливыми перешептываниями: «Гавенмор».
Валлийский великан на целую голову возвышался над самыми высокими из англичан. Его поведение только усиливало угрожающее впечатление, исходившее от него. Сейчас Остин более всего походил на человека, продавшего душу дьяволу.
Любопытство Кэри все возрастало.
— Эта дама оказалась и вправду столь прекрасна?
Не замедляя шага, Остин пожал плечами.
— Я словно заглянул в лицо собственной смерти.
— Глаза?
— Удивительные глаза. Синие, как небо весной.
— Лоб?
— Подобен девственно чистому снегу.
Развернув пергамент, Кэри обмакнул перо в чернила.
— Нос?
Остин смущенно прикоснулся к собственному носу, расплющенному многочисленными ударами, полученными в поединках.
— Прямой.
Смахнув капельку чернил, Кэри застрочил по листу пергамента.
— Голос?
— Проникает в уши подобно растопленному на солнце меду.
— Замечательно. Просто замечательно. Волосы?
Запустив руку под кольчугу, рыцарь извлек прядь черных, как смоль, волос, упавших волной до самых его колен. Кэри прекратил писать, сглотнув комок в горле.
— Боже милосердный, Остин, вы ей хоть что-то оставили?
Увидев яростно сверкнувшие глаза господина, Кэри торопливо продолжил перечисление:
— Губы?
Взгляд рыцаря подернулся туманной дымкой.
— Мягкие. Податливые. Сладкие. Созданы для того, чтобы мужчина целовал их…
Что он хотел сказать, осталось тайной.
Кэри с безумной скоростью водил пером по пергаменту. На подобное красноречие он даже не смел надеяться.
— Характер?
Долго сдерживавшийся Остин наконец взорвался:
— Она бесстрашна! Она тщеславна! У дерзкой девчонки нет ни крупицы разума. У нее не хватило ума бежать от рыцаря, застигшего ее врасплох в пустынном парке, однако, когда я поднес кинжал к ее драгоценным волосам, она захныкала, как ребенок.
Кэри задумчиво пожевал кончик пера.
— Значит, вы нашли ее отвратительной, так? Возможно, эта неприязнь оградит вас от…
Рука Остина стиснула ворот его туники, и оруженосец отлетел назад, наткнувшись спиной на подвернувшийся очень кстати ствол дуба. Кэри затрепетал, увидев исказившееся отчаянием лицо господина.
— Нашел отвратительной? Неприязнь? Если бы господь соблаговолил сделать именно так! Мне хотелось швырнуть ее к своим ногам и вспахать, словно тучную ниву. Мне хотелось пасть перед ней на колени, покрыть поцелуями ее ноги и поклясться в вечной преданности. Мне хотелось запереть ее в темницу, чтобы ее больше не смог лицезреть ни один человек.
В глазах господина и друга Кэри на мгновение увидел того зверя, укротить которого Остин старался всю свою жизнь. Оруженосец в ужасе содрогнулся. Не обращая внимания на любопытные взгляды окружающих, он шепнул:
— Еще не поздно вернуться.
Остин рассеянно разгладил смятую тунику Кэри. С юных лет груз ответственности распрямлял ему плечи, а не гнул спину.
— А вот в этом ты не прав, мой друг. Возвращаться поздно с тех самых пор, как я родился. — Опустившись на корточки, он подобрал выроненные слугой перья и свитки, только теперь впервые заметив их. — Это что еще такое?
Принимая ценный пергамент, Кэри смущенно замялся. Он надеялся как можно дольше оттянуть этот момент.
— Вчера вечером, после того как вы ушли, я отправился к бардам, которые приехали со своими господами из Нормандии. Похоже, турнир начнется с состязания в красноречии.
— В красноречии? — Остин выплюнул это слово, точно ругательство.
— Да. После того как дочь графа откроет турнир, спев песню, претендентам на ее руку предстоит состязаться в умении, — голос Кэри перешел в едва внятный шепот, — слагать стихи.
Круто развернувшись, Остин направился к своему шатру.
Кэри бросился за ним.
— Не торопитесь! Граф всего лишь хочет отсеять необразованных дикарей, возжелавших посвататься к его дочери.
Шаг Остина ничуть не замедлился.
— Тогда можешь передать графу мои поздравления. Один из необразованных дикарей отправляется домой, в Уэльс. Быть проклятым навечно — это одно, но быть выставленным на посмешище — это совершенно другое.
Обогнав рыцаря, Кэри замахал перед его носом свитком пергамента.
— Я не допущу, чтобы вас выставили на посмешище. Вот почему я всю ночь слагал стихи, воспевающие несравненную красоту вашей дамы.
Остин застыл на месте, остановившись в каком-то дюйме от своего оруженосца. Его ноздри раздувались, словно у разъяренного быка.
— Отлично, — он ткнул пальцем в грудь просиявшего Кэри. — Но если она посмеет рассмеяться над твоими стихами, я убью не ее. Я убью тебя.
Когда рыцарь и оруженосец прошли через внутренний двор замка Тьюксбери и вступили в главный зал, у Остина по спине пробежали мурашки.
Нервное напряжение несколько успокаивала привычная тяжесть кольчуги, надетой под камзол. Валлиец не собирался оставлять свою спину без защиты перед скопищем вооруженных англичан. Никакие мирные договоры не могли стереть насквозь пропитавшее его недоверие к восточным соседям.
Мимо Кэри проследовала вереница разряженных рыцарей, насмешливо взиравших на его поношенную тунику и стоптанные сапоги. Оруженосец погрозил им в спину кулаком.
