И на устах его печать.
Новость о смерти Пушкина была сообщена ему «в Генваре» «вечером 29 или 30 дня». В беловом экземпляре слово «вечером» вычеркнуто.
Вдумаемся. Раевский предлагает поверить, что о смерти Пушкина Лермонтов узнал только на другой день — 30-го. При этом слово «вечером 29» из беловика исключил. Почему?
Читая показания Раевского, можно понять так: Лермонтов пишет стихи, Раевский при этом присутствует. Дальнейшее изложено кратко: «Стихи эти появились прежде многих и были лучше всех, что я узнал из отзыва журналиста Краевского, который сообщил их В. А. Жуковскому, князьям Вяземскому, Одоевскому и проч.».
В черновом было иначе:
что узнал я из отзыва журналиста Краевского, который по его словам передавал их В. А. Жуковскому, кн. князьям П. А. Вяземскому, Одоевскому и проч.»>.
Выходит, что Краевский участвует в раздаче экземпляров. Поэтому Раевский смягчает: Краевский «не передавал» стихи, а «сообщил их». Лермонтова в процедуру раздачи стихов тоже не стоит вмешивать. Слова «что узнали мы» переправлены в «что узнал я».
Надо найти оправдание раздаче стихов. Раевский ссылается на пронесшуюся молву, будто Жуковский читал стихи наследнику и тот «изъявил высокое свое одобрение».
Выходит, они введены в заблуждение молвой. Последующее объясняется тем, что успех стихов «вскружил голову Лермонтову из желания славы», а ему, Раевскому, из любви к Лермонтову.
Труднее оправдать появление шестнадцати заключительных строк. Раевский объясняет это горячностью молодого поэта. Далее черновик заключает подробность, еще неизвестную:
«»
«Вскоре», «воскресенье» — все это вычеркнуто — излишние подробности не нужны.
«К Лермонтову приехал его брат камер-юнкер Столыпин. Он отзывался о Пушкине невыгодно, говорил , что он себя неприлично людей большого света, что Дантес обязан был поступить так, как поступил и т. п.».
Далее выброшен значительный кусок текста:
«…»
Нет, все это может привести к обратному результату, внушить мысль, что Лермонтов знаком с вольной поэзией Пушкина по спискам и что, нелегально распространяя лермонтовское стихотворение, арестованные учитывают агитационный опыт декабристов и Пушкина. Нет, напоминание о противоправительственных стихах Пушкина здесь не к месту…
«Лермонтов, — переправляет Раевский, — будучи, так сказать, обязан Пушкину началом своей известности, невольно сделался его партизаном и по врожденной пылкости повел разговор горячо. Он доказывал между прочим…»
Черновой автограф «Смерти Поэта» с профилем Л. В. Дубельта. ЦГАЛИ СССР. Москва.
Тут Раевский вписывает сверху фразу, на которую справедливо обратил внимание И. А. Боричевский:
«Он и его партия доказывал между прочим…»… Вычеркнул «его партия» и написал «и половина гостей доказывали между прочим, что даже иностранцы должны щадить людей, замечательных в Государстве».
Как ни старается Раевский изобразить спор как спор двух родственников, становится понятным, что общество многолюдно, что оно разделилось на два лагеря или две «партии», что Столыпин олицетворяет группу, враждебную Пушкину, а от имени его почитателей и защитников говорит Лермонтов. В гостиной Арсеньевой продолжается спор, расколовший петербургское общество в эти дни на два лагеря. «Разговор шел жарче, — продолжал Раевский, — …»
Не стоит впутывать «большой свет», придавать спору оппозиционный по отношению к свету характер. «Молодой камер-юнкер Столыпин сообщал мнения, рождавшие новые споры, — и в особенности настаивал, что иностранцам дела нет до Поэзии Пушкина, что Дипломаты свободны от влияния законов, что Дантес и Геккерн, будучи знатные иностранцы, не подлежат ни законам, ни суду Русскому».
«Разговор принял было юридическое направление, но Лермонтов прервал его словами, которые после почти вполне поместил в стихах монолог его заканчивался словами, — : если нет над ними закона и суда земного, если они палачи Гения, так есть божий суд».
« разговор прекратился и к вечеру у Лермонтова, я нашел известное прибавление, в котором явно выражался весь спор».
Это место снова не удовлетворило Раевского. Получилось, что Лермонтов пишет эти шестнадцать строк слишком долго: это уже не вспышка, не опрометчивость, а продуманный шаг… Надо переписать. Раевский переносит сочинение «с другого дня» на «вечер». Но если оставить «к вечеру, возвратясь от должности», получится, что спор происходил днем в его отсутствие, когда он, Раевский, находился в департаменте и самого спора слышать не мог. Поэтому Раевский остановился на фразе: «вечером, возвратясь из гостей, я нашел у Лермонтова известное прибавление».
