Впрочем, вместо всего этого он только сказал: «Привет!» — и протянул ей цветы.
— Спасибо. — Она понюхала выступающую из букета маргаритку и пригласила его пройти в дом.
— Представляешь, Кори уснул. Он так ждал тебя, что переутомился. Но я разбужу его перед обедом.
— А, это хорошо. — Джеймс нервно сжимал в руке игрушечную машинку. Дом Эмили и внутри был радостным и веселым: деревянный пол, яркие коврики, плетеная мебель — все тот же пряничный домик из сказки.
Кори сладко сопел на диване. Далтон, не колеблясь, направился к мальчику.
Он был совсем не похож на его сына. Кори значительно старше. И все же, глядя на Кори, Далтон подумал о своем потерянном ребенке.
Джастину было всего десять месяцев, когда Джеймс видел его в последний раз. Теперь мальчик, наверное, уже ходит и говорит и называет папой другого мужчину.
— Детишки во сне такие милые, — сказал он.
Джеймс, бывало, баюкал Джастина, напевал ему колыбельную, когда они ночевали в машинах, мотелях и кемпингах. Его сын родился в те самые полтора года, которые он, его жена и сестра провели в бегах, скрываясь от бандитов.
Заметив пристальный взгляд Эмили, он едва удержался, чтобы не погладить мальчугана по голове. Он оставил красную гоночную машинку на журнальный столик и постарался принять беззаботный вид.
— Правда, в детишках я совсем не разбираюсь…
Эмили все еще держала в руках букет из супермаркета — композицию из желтых, розовых и голубых цветов в целлофане.
— А вот Кори ты определенно нравишься.
Они не знали, как продолжить разговор.
Джеймс сунул руки в карманы, затем вынул их и взял со стола машинку, покрутил черные колеса и сообразил наконец:
— Тебе помочь с обедом?
— А ты умеешь готовить?
— Так, чуть-чуть. Чтобы обходиться одному.
На кухне пряничного домика было тесновато, но уютно. Шеренга жестяных банок на буфете, портрет пожилой цыганки на стене. Из духовки чем-то аппетитно пахнет.
— Что в плите? — спросил он.
— Жаркое. — Эмили развернула букет и поставила его в вазу, раскрашенную всеми цветами радуги.
На столе уже стояли желтые и зеленые тарелки.
Джеймс присмотрелся к увешанной монистами женщине, изображенной на картине. В ее рыжевато-каштановых волосах серебрились нити седины, а шаль, накинутая на плечи, блестела, как накидка танцовщицы. Руки с узловатыми пальцами, покрытые коричневыми старческими пятнами, лежали на колоде карт Таро. Но самой выразительной деталью портрета были глаза цыганки. То, как она смотрела. Пронзительный вороний взгляд, подумал он.
— Это мадам Мирра, — сказала Эмили, заметив, что его заинтересовала картина. — Она проезжала через город с каким-то бродячим балаганом.
— У нее гипнотический взгляд, — сказал Джеймс.
— Мне тоже так показалось. Поэтому я и попросила ее позировать.
Он обернулся к ней, ошеломленный.
— Это ты рисовала?
— Не волнуйся так. Это просто хобби.
— Нет, не думаю. — Джеймс покачал головой. — Это нечто большее. Это часть тебя.
Они встретились глазами и долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Это уже случалось однажды — в тот вечер, когда они познакомились. Эта магия взгляда, поглощающая все без остатка. Она отрезает пути назад.
— Мадам Мирра кое-что нагадала мне, — наконец сказала Эмили, сбрасывая оцепенение. — Но я подумала, это так, понарошку…
— Почему? Что она тебе сказала?
— Что я… — Она сделала паузу, как бы сомневаясь, что об этом вообще следует говорить. — Словом, что я встречу высокого темноволосого мужчину. Но это ведь так банально. Это…
Они снова посмотрели друг другу в глаза. Гадание цыганки уже витало вокруг Джеймса, как стих из старинного заклинания племени чероки. Приворотное заклинание, подумал он. Оно околдовывает, заставляет исполнить предначертанное.
Быть может, Создатель действительно захотел, чтобы Джеймс приехал сюда, в Сильвер-Вульф. К Эмили. К женщине, борющейся с раком — болезнью, убившей его жену.
— Когда ты поедешь на операцию… Я хочу отвезти тебя в больницу, — сказал он. — Я хочу быть там, когда тебя будут оперировать.
— Что? Нет, нет! — Эмили резко отвела глаза и занялась плитой.
— Тогда я хочу навестить тебя на следующий день. Ты должна пообещать, что позвонишь мне и разрешишь приехать, как только тебя выпишут домой.
— Зачем, Джеймс? Почему это для тебя так важно?
Из-за заклинания, подумал он. Из-за колдовства. Из-за цыганки с пронзительным вороньим взглядом.
— Мне нужно знать, что с тобой все в порядке. А ты нуждаешься…
— В чем? — спросила она. — В чем я нуждаюсь?
— Во мне, — сказал Джеймс неожиданно хриплым голосом. — Ты нуждаешься во мне.
Глава четвертаяСердце Эмили оглушительно стукнуло в груди.
— Нет, — проговорила она, сопротивляясь его словам. — Я нуждалась в тебе на прошлой неделе, Джеймс.
Он был нужен ей тогда, в мотеле. Но не сейчас, после разговора о ее болезни.
Далтон шагнул к ней, и Эмили стало страшно, что он к ней прикоснется. Она теряла голову, когда он дотрагивался до нее, касался ее лица, осторожно проводил пальцами по волосам.
— На прошлой неделе время было неподходящее, Эмили. Ты и сама не хотела случайного любовника.
— Я не хочу об этом говорить.
Он почти прижал ее к буфету.
— Почему? Это пугает тебя? Ты ведь знаешь, что я прав!
Прав в чем? В том, что он нужен ей? Или в том, что она не создана для случайных любовников? Если он и нужен ей, то как любовник, а не как сиделка.
— Ладно, не хочешь признаваться, твое дело. Скажи только, что я должен сделать? — спросил он.
— Ты о чем?
— Об обеде, Эмили. О еде. Я хочу есть.
Эмили указала на холодильник, на дверце которого красовался рисунок ее брата.
— Там салатные листья, а помидоры — вот, на столе.
— Может, заодно уже скажешь, где тут дуршлаг, чтобы помыть салат?
Эмили рассмеялась. Подавая ему дуршлаг, она коснулась его руки. Прикосновение было мимолетным, но оба вздрогнули.
Джеймс поспешил заняться листьями салата. Эмили открыла духовку, чтобы проверить, готово ли жаркое. Цыганка с портрета смотрела, как они пытаются справиться с наваждением.
В кухню вошел еще сонный Кори с новой игрушкой в руке. Малыш сразу же поднял Джеймсу настроение, заставив угрюмого ковбоя улыбнуться.
