Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Медленной и размеренной манерой отец описывал мне привлекательные стороны жизни, о которой он сам не имел никакого представления. Затем подобно доброй фее он извлек ящичек с сюрпризом, письмо от Джона Мор-лея, в котором тот сообщал, что похлопочет о зачислении меня в число кандидатов на ближайшую экзаменационную сессию. В прошлом мой дед, стойкий консерватор и один из ранних борцов за утверждение Британской империи, выступал против Морлея на выборах в Арбросе, и таков уж спортивный дух английской политической жизни, что двадцать лет спустя великий человек дал себе труд позаботиться о внуке потерпевшего поражение на выборах противника.
Это новое проявление отцовской доброты сломило мое сопротивление. Без сомнения, его манера обращения с непокорным и потворствующим своим прихотям отпрыском была слишком мягкой. Если с точки зрения материальных выгод моя жизнь сложилась неудачно, то мой отец мог себя утешать тем, что в стаде из шести овец я оказался единственной паршивой и что для всех нас он остался не только мудрым советником, но другом и товарищем, от которого не было надобности скрывать даже самых постыдных тайн.
Прочитав письмо Морлея, я оглянулся в зеркало своей протекшей жизни и то, что увидел, не дало мне удовлетворения. Для своих родителей я представлял убыточное помещение капитала. До сих пор я не приносил дохода. Теперь пора было начать. К безграничному удовлетворению отца, я милостиво согласился дать членам гражданской правительственной комиссии труд проверить мои экзаменационные работы.
Но до моего вступления за ограду Берлингтон-хауса предстояло выполнить некоторые формальности. Почти сразу пришлось мне предстать на осмотр комиссии инквизиторов Министерства иностранных дел. Надев свой самый темный костюм, я отправился в Лондон, добрался до Даунинг-стрит и был отведен в длинную комнату в первом этаже здания Министерства иностранных дел, где от 40 до 50 кандидатов дожидались своей очереди, каждый по-своему выражая свое волнение. Процедура была простая, но утомительная. В конце комнаты находилась широкая дверь, у которой стоял курьер Министерства иностранных дел. С интервалами в десять минут дверь открывалась, и безупречно одетый молодой человек с листком бумаги в руке шептал что-то курьеру, и тот, прочищая голос, громоподобно возвещал собравшимся овечкам имя очередной жертвы.
По мере того как подходила моя очередь, комната почти опустела и мои нервы заговорили. Я мучился, предполагая, что произошла какая-нибудь ошибка и меня забыли. Я старался подыскать какое-нибудь глупое объяснение. Только страх, что моя обувь может заскрипеть, помешал мне подойти к курьеру на цыпочках, чтобы изложить свои сомнения. И вот, когда я уже потерял всякую надежду, одетый в сюртук курьер возвысил свой голос, и под потолком отдалось: «Мистер Брюс Локкарт». С краской на лице и влажными руками я переступил порог своей судьбы и вошел во внутренность храма. Из головы все вылетело. Мои тщательно зазубренные ответы были забыты.
К счастью, инквизиционное испытание оказалось менее страшным, чем ожидалось. В узкой продольной комнате за длинным столом восседали шесть старших чиновников. На время я задержался перед ними, как премированный бычок на выставке скота под испытующими взорами шести пар глаз в очках и моноклях. Затем меня попросили занять место на другом конце стола. Снова наступила пауза, во время которой инквизиторы рылись в бумагах. Они извлекли мою биографию, которую всякий кандидат как опросный лист страховой компании должен представить до явки на экзамен. Затем с учтивостью Стэнли, обращающегося к Ливингстону, председатель улыбнулся мне приветливо и сказал: «Мистер Локкарт, полагаю», и, прежде чем я опомнился, меня стали расспрашивать о моих опытах с каучуковыми плантациями. Я представляю себе, что большинство инквизиторов были лично заинтересованы в операциях с каучуком. Во всяком случае, я подвергся быстрому перекрестному допросу относительно ценности различных акций. Так как мои познания в этой области были больше, чем у моих экзаменаторов, я бойко и авторитетно стал объяснять, какие опасности и возможности сулит малайский эльдорадо. Надеюсь, что они вняли моему совету. Он был внушен с осторожностью, опирающейся на опыт моих слишком оптимистически настроенных родственников.
И вот, когда я уже совсем пришел в себя, неожиданный удар поверг меня на землю. До сих пор я разыгрывал роль учителя перед кучкой внимательных, восхищенных школьников. Теперь роли вдруг переменились. Среди приятного и к общему удовлетворению протекавшего разговора, словно по тихой долине подул ледяной ветер, исходивший от маленького коренастого человека с морщинистым лбом и серо-железного цвета усами:
— Вы не можете сказать, мистер Локкарт, почему вы покинули этот земной рай?
Мои колени задрожали. Неужели всеведущее Министерство иностранных дел раскрыло тайну приключения с Амаи? В моих свидетельствах этому инциденту было дано благовидное толкование. В биографии своей я об этом умолчал. Говоривший был лорд Тиррель, тогда еще просто мистер Тиррель, и я инстинктом, редко меня обманывавшим, почуял в нем возможного врага. С усилием я собрался с мыслями.
— У меня была малярия в сильнейшей форме, — ответил я и затем слабо добавил: — Но я опять играю в регби.
Это добавление оказалось удачным. Спортсмен с моноклем и худощавой фигурой атлета пришел мне на выручку.
— Вы не родственник кембриджского регбиста и крикетиста? — спросил он.
Мой брат, дважды интернациональный игрок по крикету и регби, находился тогда на вершине своей славы атлета.
— Он мой младший брат, — ответил я просто. Этими словами я открыл себе путь и получил официальное благословение.
Все это было хорошо. Оставалось, однако, более серьезное препятствие — письменный экзамен. Чем более взвешивал я свои шансы, тем менее оставался доволен. В этом году было только четыре вакансии. Число зарегистрированных кандидатов перешло за шестьдесят. Почти все они готовились к экзаменам в течение ряда лет. Некоторые были в числе первых двадцати, выдержавших в прошлом году. До полдюжины получили первоклассные свидетельства в Оксфорде и Кембридже. Я же не занимался никакой учебой целых три года. Оставалось только десять недель для подготовки к экзаменам, которые были трудны не только благодаря конкуренции, но включали в число обязательных предметов право и экономику. По праву я не читал ни строчки. Политическая экономия для меня была тайной и сокровенной наукой. Поистине перспективы вряд ли стоили затраты усилий.
Мой отец, однако, был рьяный оптимист. Я перебрался в Лондон и поступил на лучшие по тому времени курсы по натаскиванию к экзаменам. Знакомство с ними повергло меня в еще большее уныние. Целую неделю я посещал лекции с твердым терпением и аккуратностью. Другие кандидаты заканчивали подготовку, когда я только приступал, а лекции по политической экономии и праву, без сомнения, превосходно излагаемые, но рассчитанные явно на подготовленных слушателей, были для меня просто тратой времени.
Отчаяние заставило меня действовать, и я принял быстрое решение. Я написал своему отцу и объяснил, что должен оставить курсы, предлагая испробовать другие средства и нанять частных репетиторов по праву и политической экономии. Отец согласился на дополнительные расходы. Так как за меня плата была внесена вперед, заправилы курсов не возражали.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
