— Не знаю, — кузен немного подумал и тоже сел. В кресло напротив.
— Ой ли? Сомневаюсь, что отец и вдохновитель Тайной Стражи не имеет представления о чаяниях своих сирых и убогих родственников.
— Не смешно.
— Почему? — почти обижаюсь.
— Потому! — Ксо борется с улыбкой, постепенно проигрывая и уступая позиции одна за другой. — Во-первых, я давно уже... Впрочем, неважно. А во-вторых... Это кто у нас сирый и убогий?
— Вот только не будем показывать пальцем!
— Именно. Не будем. Ну, вываливай свои... чаяния.
— Я серьёзно, Ксо!
— Слушаю.
— Я придумал, что делать с Шэролом!
— Четвертовать? — нездоровая заинтересованность в голосе.
— Тьфу на тебя! Я вообще против его казни!
— Кто бы сомневался... Основания?
— Он слишком ценен для будущего.
— Кто это установил?
— Допустим, я. А что?
— Давай без «допустим», хорошо? Это слишком ответственное решение, чтобы принимать его вперемешку с шуточками, — кузен спокоен и деловит. Даже слишком деловит. — Итак, ты находишь Галеари полезным?
— Да. Объяснить, почему?
— Не надо! — отмахивается Ксо. — У меня не очень-то много свободного времени. Полезен, так полезен, фрэлл с ним. Стало быть, казнь отменяется?
— Не совсем.
— То есть?
— Я кое-что хочу проделать... Исключительно ради блага всех, включая Шэрола!
— Ну-ну... Излагай. Только коротко и ясно!
Что главное в глупом и неблагодарном деле спасения человеческих душ от бездны, по краю которой они всё время ходят? Ни за что не догадаетесь! Талант того, кто примеряет на себя одежды судьи и палача. Нет, даже не талант, а Дар. Дар из путаницы мыслей и образов созидать нечто правильное, упорядоченное, светлое и жизнеспособное.
Я таковым Даром не обладаю. Собственно, и не хочу обладать, поскольку лишние способности требуют и лишних усилий по их обязательному применению. А ведь если чего-то не можешь делать, от тебя этого и не станут требовать, верно? Ещё лучше: не станут ожидать, что ты что-то сделаешь. И как приятно парить над проблемами — чужими и своими — не замечая исчезающих в Бесконечности Времени вздохов Мироздания!... Простите, замечтался. Полёт мне тоже неподвластен. Посему — ножками, ножками, по земле, по грязи, по...
Взгляну-ка на декорации, пока есть время до выхода главных действующих лиц на сцену!
Стягиваю капюшон на затылок и обозреваю стены внутреннего дворика тюрьмы.
Очень подходяще. Очень. В меру мрачно: тускло-серая каменная кладка, на которую зима набросила рваную накидку инея. В меру трогательно: на высоте примерно в четыре человеческих роста глухие стены заканчиваются, позволяя насладиться бледным заплаканным небом, неумело спрятавшимся за косматыми облаками. Однако, будет метель: ветер там, наверху, разгулялся не на шутку. Но во дворике тихо и почти тепло. Тепло для последнего месяца года, имею в виду: мороз если и пощипывает щёки, то делает это почти ласково. Отлично. Чем благосклоннее сегодня природа к моим проделкам, тем удачнее они осуществятся...
Примерно посередине дворика расположен невысокий помост из массивного бруса. Место казни, м-да... Всё готово к проводам очередной заблудшей души в Серые Пределы — даже длинный меч, прислонённый к плахе. Положим, его место сейчас не здесь, но... Мне так проще. Провожу пальцами по слегка выщербленному лезвию. Скольких ты упокоил, дружище? И сколько раз ты молил своего хозяина оградить тебя от позора столкновения с беззащитной плотью не на бранном поле, а по приговору суда? Сколько раз?... Молчишь? Молчи. Пожалуй, я понимаю твою досаду и твоё разочарование. Но не спеши огорчаться раньше времени: сегодня у тебя будет отдых от трудов праведных и неправедных. Очень на это надеюсь...
Шелест шагов по скользким плитам двора. Поворачиваю голову. Медленно и степенно, как и подобает человеку, который знает то, о чём пока не догадываются все остальные. Смотрю на виновника всплеска моего здравого смысла.
Да, за прошедшие дни Шэрол не стал привлекательнее. Не с чего было. Хотя... Иных и мёртвенная бледность лица делает прекрасными. Так. Одет легко, как и требовалось. Даже чересчур легко. Ай-вэй, как мне стыдно вдруг стало: сам — мало того, что в длинном плаще, так под ним ещё и куртка, подбитая коротко стриженым мехом, а бедный молодой человек — в одной рубашке... Нехорошо. Впрочем, у меня появился лишний повод поторопиться, пока граф Галеари не выстудил все свои лёгкие.
Двое конвоиров, сопровождавших осуждённого на место казни, подвели Шэрола к помосту, на краю которого сидит и беспечно болтает ногами судья и палач в одном лице. Причём, исключительно добровольный.
Надо сказать, моё присутствие в сем скорбном месте молодого графа не порадовало, но своё раздражение он оставил при себе, по всей вероятности решив в последние минуты жизни не тратить силы на перебранку с типом, который настолько неприятен, что...
— Доброго утра, граф! — приветствую от всей души, но лишнего своему вредному характеру не позволяю: улыбка даже не намечается.
— Вы намереваетесь присутствовать на... — начал было спрашивать Шэрол, но я отрицательно замотал головой:
— Что Вы, граф, что Вы! В преддверии празднеств в Виллериме можно найти куда более весёлые места, чем это.
— Почему же Вы здесь, а не в одном из упомянутых мест? — о, в молодом человек ещё теплится ирония? Похвально!
— Дела, граф. Неотложные и неприятные. Почти семейные.
— Семейные? А, Ваш дядя, как я слышал, возглавляет Академию... — Шэрол поспешил дать моему намёку своё объяснение. Ошибся. Ну и пусть, ему простительно.
— Надо же, Вы уже знаете! Какая неожиданность... И кто-то утверждает, что быстрее всего движется мысль? Глупцы! Ничто не сравнится с ужасающей воображение скоростью распространения слухов и сплетен!
Веду себя почище, чем придворный шут. Сам замираю от собственного нахальства и задора. Впрочем, мне тоже... Простительно. Первый в жизни экзамен, который я устроил себе сам.
Шэрол принимает мою шутку. Почти принимает. Сами посудите: когда в нескольких шагах поблизости скучает в ожидании меч, предназначенный для твоей шеи, повода для веселья нет. А значит, и мне пора чуть посерьезнеть:
— Видите ли, граф... Мои дела отчасти касаются и Вас.
— Каким же образом?
— Помните, я говорил, что Вы ошиблись дважды? Первую ошибку мы с Вами уже, слава богам, разобрали по косточкам, осталась последняя... Ваша неминуемая смерть.
— Вы же сами сказали: «неминуемая»! — скривился Шэрол. — В чём же ошибка?
— В Вашем отношении к жизни.
Молодой человек нахмурился.
