Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 23
Потом война кончилась, папа пришел домой, и куда девался сверчок – я не знаю. Может, его вместе с сундуком украли румынские солдаты. Когда наши стали побеждать, первыми побежали румыны. Вот и хватали всё подряд. Мама говорила, что в сундуке было все наше добро, но мне почему-то больше всего жаль папиного сверчка.
Крестная
У нас в селе у каждого ребенка кроме настоящих родителей были еще и крестные. Они тоже считались каждому из нас папой и мамой, а нашим родителям доводились кумовьями. Крестные приносили нам гостинцы, дарили на день рождения рубашку или штаны, у крестных можно было отсидеться, если устроил дома беду и тебя разыскивают с хворостиной по всему селу. К крестным в первую очередь несли на Рождество кутью, под окна к ним бегали щедровать и колядовать. Там нас любили, там ждали и всегда были рады.
Моего крестного отца Леню – летчика-самолетчика, когда я был совсем маленький, сбили над Испанией, и я помню его совсем мало. А вот крестную маму люблю до сих пор. Вспоминаю похожие на пшеничное перевесло[5], уложенные венком косы, вышитую крестиком кофточку, теплые и красивые руки. Даже сережки-сердечки в ее ушах как сейчас вижу.
Была она, как и родная мама, учительницей. После семи классов их отправили на курсы в Бердянск, затем назначили в наше село. Обеих звали Галинами, обеим было по шестнадцать, обе были на селе самыми звонкими певуньями и, конечно же, красавицами. Мама очень рано вышла замуж, обзавелась детьми и никуда ездить не могла; крестную приглашали выступать в ансамбле и даже возили в Полтаву на Сорочинскую ярмарку.
Но больше всего было разговоров, когда моей крестной доверили поднести хлеб-соль приехавшему на пуск Днепрогэса всесоюзному старосте Калинину. От нашего села до Запорожья больше ста километров, и везде сколько угодно красивых девушек, но пригожей моей крестной не нашлось.
Там она и познакомилась с военным летчиком Леней Бражко. Леней – летчиком-самолетчиком, как его кликали в нашей семье. Вскоре возле нашего села сел истребитель с большими красными звездами на крыльях и увез крестную под Бердянск, где стояла его воинская часть. Наверно, это было не так уж далеко, потому что они часто гостили у нас.
Мать моей крестной, баба Сахниха, была настоящей ведьмой. Как в сказках у страшных и злых колдунов обязательно были красавицы дочери, так и у огромной и черной Сахнихи была похожая на принцессу дочь.
То, что Сахниха – ведьма, знали все. Рядом с ее хатой находили круги сплетенных в жгут пшеничных стеблей, узелки с сушеными ящерицами, а однажды, когда дед Сначук набирал воду из Сахнихиного колодца, в его рубашку вцепилась летучая мышь. Он не мог ее оторвать, пока не перекрестился.
Сахниха могла напустить на человека порчу, отбить у коровы молоко, сделать так, что курица запоет по-петушиному, а петух начнет нести яйца. Ее боялись и наказывали детям не давать Сахнихе даже соломинки. Если возьмет эту соломинку без спроса – ничего плохого сделать не сможет, а вручишь своими руками – можешь прощаться с белым светом. Еще говорили, когда Сахниха умрет, ее дочь Галя станет ведьмой. Известно, такая красота никому даром не дается.
Но, может, это выдумки, а причина в том, что Сахниха болела астмой. От этого ее глаза были навыкате, а когда она говорила, из горла вырывался такой хрип, словно там и вправду таилась нечистая сила.
В холодную пору она чувствовала себя сносно, но чуть затеплеет, начинала задыхаться. Летом спала только на свежем воздухе, к тому же сидя. Чаще всего у колодца рядом с хатой. Сядет на землю, прислонится к срубу и дремлет. Кто-нибудь придет ночью за водой, наткнется на Сахниху и, понятно, испугается. Потом начинает сочинять всякие истории.
Крестная очень переживала за свою маму, возила в больницу, но там она совсем задыхалась и просилась домой. В такие дни крестная ходила как в воду опущенная, и никакими уговорами на гулянку ее не затащить было. Но если со стороны Новокарловки тянуло холодным сивером, баба Сахниха оживала, и тогда в хате мою крестную не удержать было даже конями. А как она пела! Ее песни собирались слушать из Новоселовки, Федоровки и даже Вишневого.
…У нас на Украине до сих пор верят, что девушка может напеть свою судьбу. Наверное, это и случилось с моей крестной. Любимой песней у нее была:
Коробочку спичек достануИ в теплой воде размочу,Стакан под подушку поставлю,Записку на грудь положу.
А завтра, подруги, приходите.Я буду лежать на столеВ белом венчальном наряде,Букет голубой на груди…
Когда моей крестной сообщили, что самолет ее Лени сбит над Испанией, она выменяла у цыган коробок фосфорных спичек, растворила в воде и выпила. Ее спасли, и вскоре она возвратилась к сидящей у колодца матери. Тихая и совсем на себя не похожая. Только еще красивее. На учительскую работу больше не пошла, а вместе с бабой Сахнихой собирала в степи травы, сушила и продавала на станции. Вечерами вдвоем с мамой гадала на картах, и всегда выпадало, что крестный папа Леня не погиб, а где-то в казенном доме с червонной дамой на сердце.
Когда на нашу страну напали фашисты и наш родной папа ушел на фронт, они стали ворожить уже на двух королей: червонного – папу Леню и крестового – нашего родного папу. И опять выпадало, что оба живы, в оба казенном доме и с червонными дамами на сердце.
У нас все хорошо помнили начало войны. Даже моя сестричка Аллочка пела:
Двадцать второго июняРовно в четыре часаКиев бомбили, нам объявили,Что началася война.
Но вот когда немцы захватили наше село, помнят плохо. Мама говорит, что в начале сентября, а учительница из Новоселовки Марья Павловна – что еще в конце августа. Люди так испугались, что даже день забыли.
Сначала немцы вели себя мирно. Зайдут во двор, наберут куриных яиц и сала, больше ничего. Потом стали забирать парней и девчат в Неметчину. Обычно до станции их сопровождали полицаи Радько и Плужник. Вообще-то полицаев у нас набралось человек десять, но сопровождали только эти. У других подконвойные разбегались, а эти сдадут на потребу Гитлеру даже родную маму.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 23
