«Лотосы, черный цвет и шелковые ночнушки — как раз то, что ты любишь. И по нашей старой и доброй традиции я купила две совершенно одинаковые — одну тебе, другую мне. Да здравствует наша дружба! От всего сердца поздравляю с 29-летием. Желаю тебе счастья, успешно закончить книгу и встретить хорошего человека!
P. S. Кстати, я прогладила рисунок горячим утюгом. Так что не волнуйся, при стирке краска не полиняет!» Я не могла не улыбнуться.
Каждый год в свой день рождения я с нетерпением ждала подарка именно от Сиэр. Она обожала покупать одинаковые вещи для нас обеих. Делать друг другу подарки-близнецы по самым разным поводам стало у нас своеобразной традицией. Как-то раз я по недомыслию купила пару комплектов итальянского счетчика овуляции. Когда она открыла свой подарок, то чуть не убила меня. У меня-то совсем вылетело из головы, что ей это не нужно.
Кузина Чжуша, которая была старше меня на четыре года, и ее муж художник Ай Дик прислали электронную поздравительную открытку. На ней красовалась пухленькая, вся в трогательных ямочках, улыбающаяся мордашка их трехмесячного сына.
При виде этого жизнерадостного младенца я ощутила легкий укол зависти. С самого детства я завидовала красоте и уму кузины, ее популярности и покладистому нраву. И в школе часто делала ужасные вещи, чтобы досадить Чжуше. Однажды из вредности во время концерта художественной самодеятельности испачкала синими чернилами ее белоснежную жоржетовую юбку.
И вот теперь она была не только счастливой матерью, но и PR-менеджером в принадлежащей американцам, но расположенной в Шанхае консалтинговой фирме. У нее хватало времени и на работу, и на семью — в общем, она стала типичной представительницей нарождающегося в Китае среднего класса.
И хотя в последнее время наши орбиты редко пересекались, мы по-прежнему тепло относились друг к другу и иногда разнообразия ради даже были не прочь поменяться местами. Мы обе не понаслышке знали о самоутверждении и самосовершенствовании и прекрасно понимали, что у современных китаянок гораздо больше возможностей, чем у представительниц предыдущего поколения.
Мне позвонил мой старый приятель Джимми Вонг, и мы условились вместе поужинать.
С Джимми я познакомилась тринадцать лет назад. В ту пору он был знаменитым на всю страну молодым поэтом, самонадеянным и заносчивым. Ему не нравилось правительство, и эта неприязнь была взаимной.
После трагических событий 1989 года на площади Тяньаньмэнь он поспешно эмигрировал и вместе с женой — тоже поэтессой — и новорожденной дочерью перебрался в Нью-Йорк. Сразу после приезда оба — и он, и жена — забросили поэзию: надо было кормить семью, а жизнь в Нью-Йорке очень дорогая. Его жена устроилась работать на швейную фабрику и — по совместительству — в один из ресторанчиков в Чайнатауне. А он поступил в юридическую школу и с нетерпением ждал момента получения диплома и начала практики. Он решил специализироваться на иммиграционном праве и вскоре открыл две адвокатские конторы в районе Флашинг и в Южном Манхэттене и стал оказывать юридические услуги миллиону китайцев, жаждущих получить «зеленую карту». Затем он развелся. Его бывшая жена обзавелась собственным бизнесом — учредила компанию по импорту из Китая в США поддельной антикварной мебели. Это предприятие вскоре стало приносить ежегодную прибыль свыше миллиона долларов.
Я где-то слышала, что у поэтов природные финансовые способности, но только немногие из них решаются применить их на практике.
После моего приезда в Нью-Йорк Джимми Вонг звонил мне почти каждую неделю и приглашал в ресторан. Он располнел, слегка облысел и всегда выглядел озабоченным, как и полагается преуспевающему адвокату. После развода он так и не женился и по-прежнему любил холодное пиво и горячих девочек. Но чем чаще он менял партнерш, тем острее ощущал собственное одиночество.
Однажды он сказал, что я — самый лучший сотрапезник. Ему не удавалось скрыть досаду и разочарование, если я не могла отужинать или отобедать с ним хотя бы раз в две недели. Но через секунду он переставал сердиться.
Нашу дружбу можно было назвать почти безупречной. Нас связывали взаимная симпатия и забота, мы никогда не ссорились, и особой любви между нами тоже не было. Мы не испытывали друг к другу ничего похожего на плотское влечение или страсть и потому открыто обсуждали свою интимную жизнь.
На этот раз мы выбрали шанхайский ресторанчик на Мотт-стрит в Чайнатауне под названием «Лао Чжэн Син». Там можно было отведать блюда настоящей шанхайской кухни.
При встрече вечно озабоченное лицо Джимми расплылось в радостной улыбке. Он широко раскинул руки и крепко обнял меня.
— Знаешь! — воскликнул он, оглядывая меня с головы до ног. — Мне даже не верится, что мы дружим уже целую вечность!
На мне был белый свитер из ангорской шерсти с воротником «хомут» и черный кожаный пиджак.
— Время над тобой не властно, — заметил он. — Подумать только, ты сейчас выглядишь точно так же, как в нашу первую встречу в Пекине, все та же мордашка!
Я рассмеялась. Лесть всегда приятна. При моем невысоком росте, длинных прямых волосах и округлом лице я, действительно, иногда могу сойти за невинную юную девушку.
Он достал из кармана небольшой красный сафьяновый футляр, перевязанный серебристой ленточкой, и протянул мне.
— Что это? — спросила я с любопытством и потрясла коробочкой над самым ухом, пытаясь на слух определить, что внутри. С самого детства меня избаловали подарками. И с тех пор немало моих знакомых на собственном опыте убедились, что я принимаю любой подарок как должное. Даже Мудзу упрекает меня в излишней самонадеянности.
Но Джимми, похоже, нравилось мое ребячество:
— Угадай, что это! — Он улыбнулся. — Нефритовый браслет! Очень тонкой работы. А десять лет назад я непременно подарил бы тебе стихотворение.
