И, наиболее горя несущий мужам земнородным, Орк, наказующий тех, кто солжет добровольно при клятве[29].
Э. Бенвенист приводит еще другие этимологические параллели к данной идее: «В латыни… понятие предания проклятию (sacramentum) (откуда фр. serment „клятва, присяга“) подразумевает sacer наделение свойством sacer [„обреченный подземным богам, проклятый, мерзкий, неприкасаемый“]. Клятва соотносится со свойством „быть проклятым“, – самым страшным, что может ожидать человека. Клятва, sacramentum, осознается, таким образом, как условие стать „sacer“, если обещание не будет выполнено. Напомним, что проклятого вправе был убить любой.
Такое же „посвящение себя“ вновь обнаруживается в скр. sapatha „клятва“, восходящем к sap – „проклинаю“, в ст.-слав. kleti (то же), русск. клясться. Подобные выражения приоткрывают обстоятельства клятвы. Присягающий предавал себя проклятию в случае нарушения присяги и свой акт освящал прикосновением к предмету или субстанции, обладающим такой карающей силой»[30]. Таким образом, данные древнерусские представления явно восходят еще к эпохе индоевропейской общности.
Возвращаясь к Волосу, следует отметить, что его связь с договором прослеживается и в «Сказании о построении града Ярославля». Восходя, по мнению исследователей, к старинному первоисточнику, «Сказание» неоднократно редактировалось и, что хуже всего, в конце XIX века подверглось литературной обработке. Все это, по всей видимости, привело к потере в тексте многих древних терминов. Тем не менее, там отмечается, что церковь Св. Власия была поставлена на месте старого капища Волоса в окрестностях будущего города Ярославля, а о жившем там языческом населении сказано: «И людии они клятвою у Волоса обеще Князю жити в согласии и оброци ему дати…». Ярослав позднее, укоряя их, говорит: «…Кто убо вы, не суть литии людии, кои клятвою уверяше пред вашим Волосом служити мне, Князю вашему?»[31]. Следовательно, клятву, а возможно и роту, местные язычники давали перед идолом Волоса точно так же, как и язычники в Киеве перед идолом Перуна. Кроме того, стоит вспомнить, что и имя Митры, второго члена ведийской пары верховных богов, также переводится как «договор».
Исходя из всего вышеперечисленного, можно утверждать, что как по отдельности, так и вместе (что особенно важно) Перун и Волос были тесно связаны с ротой, являясь ее гарантами и хранителями и обрекая преступивших ее на смерть. Подобная совместная деятельность Перуна и Волоса очень напоминает главную функцию Варуны и Митры по охранению риты. Сходство тем более усиливается, если учесть, что никакой другой пары верховных богов, за исключением Сварога и Дажьбога, в русском языческом пантеоне не было. Однако пару Сварог – Дажьбог можно исключить из числа вероятных аналогий как по полному несовпадению функций с ведийскими богами, так и по различию в родственных отношениях (Дажьбог был сыном Сварога, а Варуна и Митра были братьями). Рассмотрим теперь остальные функции Перуна и Волоса, чтобы оценить, насколько они соответствуют схеме Ж. Дюмезиля.
Сразу обращает на себя внимание общий корень «рун» в именах Перуна и Варуны. Корень этот также имеет индоевропейское происхождение и был распространен от Атлантического до Индийского океанов. Византийский историк VI в. Агафий Миринейский упоминает славянского воина по имени Сваруна. Как было показано в главе 5 части I, этим же именем назывался Первобог в эпоху славянского единства. Повествуя о сильнейшем славянском племени ругов или ран, обитавших на острове Рюген, немецкий автор XI в. Адам Бременский отмечает, что они также назывались рунами. Иордан пишет, что колдуньи у готов назывались галиуруннами, чему соответствует древневерхненемецкое альруна – ведьма, колдунья, прорицательница. Священные знаки письменности, с помощью которых гадали и совершали разнообразные магические действия, у скандинавов назывались рунами, само же слово в германских языках означало «тайна» или «заклятие». В Индии родственным словом является прана – мистическая животворящая энергия, разлитая по всей Вселенной.
Само слово перун означало огонь или молнию. Еще в XVII в. Адам Олеарий отмечал, что русские огонь называют перуном, в это же время в белорусском языке это слово означало гром, а в украинском языке до XIX в. – молнию. Эти связи не ограничивались восточнославянским ареалом: в Болгарии в XVIII в. о. Спиридон объясняет слово «молний или Перун», а в древнегреческом языке κεραυνος обозначало громовой удар, молнию. Гераклит, один из знаменитейших мыслителей Древней Греции, даже возвел его в руководящий принцип. Ипполит так описывает его учение: «Он считает этот огонь обладающим сознанием и причиной управления Вселенной, о чем говорит так: „Всем этим-вот правит Перун“. („Правит“), т. е. „управляет“; „Перуном“ же он называет вечный огонь»[32]. Все это указывает на славянского Перуна как на бога-громовержца. По представлениям белорусов, этот грозный всепобеждающий и карающий бог мчался по небу в грозу в пылающей колеснице и стрелами из лука убивал нечестивцев. Гром воспринимался как грохот его колесницы, а молнии – как его стрелы.
С принятием христианства этот образ почти целиком был перенесен на Илью-пророка, связь которого с грозой была известна у всех восточнославянских народов. Так, например, в одном из народных «плачей» Илья-пророк жалуется богу на нечестивого крестьянина, не соблюдающего религиозных заповедей и пашущего в запретный для работы божий праздник, а затем поражает его стрелой-молнией:
Пресвятой Илья-пророк свет преподобной Пролетал он ко престолу ко господнему, И проречет Илья владыке многомилостливу: «Уж я дам да эту тучу неспособную Уж я на это на чистое на полюшко, Я стрелу спущу в крестьянина могучего, Заражу да я грудь-то его белую!» ‹…› Заразил-побил Илья – свет преподобной Да он славного крестьянина могучего. Бела грудь его стрелой этой прострелена…[33]
Наложение христианских образов на исходные языческие представления у южных славян дало такой же результат. В сербских песнях Илья-пророк называется «громовитым» и получает молнию и стрелы:
