— Помешай в котле, — распорядилась мистрис Дамиата, протягивая мне ложку.
Так что я не имела возможности последовать за Гризли, а немного позднее его отправили в город по делам, которые задержали его там до утра.
Потом Гризли возвратился домой. Ну, на этот раз ему от меня не уйти! Его что, совесть мучит? По его аппетиту этого не скажешь, поскольку он с успехом сжевал несколько ломтиков говядины и половину лепешки, не обращая внимания на хмурые взгляды, которые я бросала на него через стол.
— Нам нужно поговорить! — прошептала я и ткнула его между худыми лопатками, опуская на стол перед ним тарелку с селедкой. Его ответный взгляд был холодным, прямым, без малейшего выражения.
— Какая заботливая девочка! — бросила Синьора. — Такое блюдо! Можно подумать, у нас денег куры не клюют!
Гризли продолжал жевать с явным удовольствием, но когда я стала очищать тарелки, он достал из-за отворота кафтана свернутый в трубку документ, как бродячий жонглер извлекает кролика из рукава, постучал по нему пальцем, затем незаметно для Синьоры опустил в стоящий на очаге пустой кувшин. Я-то отлично все заметила. Пальцы у меня стали подергиваться от нетерпения, а грудь словно наполнилась горячими угольями.
Ну наконец-то! На кухне не осталось никого: Дженин закрылся в кабинете со своими гроссбухами, Синьора поднялась наверх, в свою спальню, я же выхватила спрятанный свиток и умчалась с ним к себе. Осторожно развернула, прочитала написанный черными чернилами текст. Задача оказалась не из легких. Те слова, которыми пользуются законники, мне ни о чем не говорили, предложения никак не удавалось связать, а сам текст был написан очень убористо. Но сомневаться не приходилось: Гризли выполнил свое обещание. Там стояло мое имя — Алиса Перрерс. Мне принадлежал участок на улице Грейсчерч в городе Лондоне.
Я не выпускала документ из рук, не спускала с него глаз, будто он мог улетучиться, стоит мне отвести взгляд. Мое. Это — мое. Но что это вообще такое? А главное — что мне с этим делать?
Я поймала Гризли на следующий день рано утром — он сидел на кухне, примостившись на табурете, и готовился выпить эля.
— Это все очень здорово, только что мне теперь с этим делать?
— Ничего, только получать доходы, мистрис, — ответил он, глядя на меня как на дурочку.
— Не понимаю.
— Неважно, понимаете или нет. Это принадлежит вам.
Он пристально смотрел на меня, словно ожидая, что я скажу на это. Чего он ждет, я не знала, поэтому сказала то, что думала.
— Важно. — И тут до меня вдруг дошло, насколько это важно для меня. — Для меня это куда важнее, чем вы можете подумать. — Я бросила на него горящий взгляд. — Вам не удастся помыкать мною, мастер Гризли. Вы мне все до конца выложите, вот тогда я и пойму. Это моя собственность, и я желаю знать, что и как она станет мне приносить. — Он рассмеялся. Да, рассмеялся по-настоящему, хотя и хриплым, лающим смехом. — Ну, что это вы?
— Я не сомневался, что не ошибусь.
— В чем?
— В вас, мистрис Перрерс. Сядьте! И не спорьте! Я сейчас преподам вам первый урок.
Я села, и Гризли объяснил мне, какие блестящие возможности для женщины в моем положении открывает правовое понятие «передача собственности в пользование».
— Собственность — ваша, вашей она и останется, — объяснял он. — Но вы разрешаете другому лицу или лицам управлять ею в ваших интересах — за вознаграждение, разумеется. Выбирать вы должны осмотрительно: доверенный человек должен иметь процент с ваших доходов, тогда он и управлять будет добросовестно. Теперь понимаете? — Я кивнула. — Вы наделяете такого человека законными правами на землю, но фактически сохраняете ее за собой. Ясно? В конечном счете владелицей являетесь вы, только вам совершенно ничего не нужно делать в смысле повседневного управления.
— И я смогу заключить с доверенным договор на такой срок, какой сама сочту нужным?
— Да.
— И для надзора за всем этим мне, вероятно, требуется законник?
— Это был бы мудрый выбор.
— Что же это за собственность, которая принадлежит мне и в то же время не принадлежит?
— Жилой дом, а на первом этаже находятся лавки.
— Можно посмотреть на дом?
— Разумеется.
О чем еще нужно обязательно спросить?
— Остались ли какие-то деньги после совершения сделки?
— А вы ничего не упускаете, так? — Он отвязал от пояса кошель и вытряс на стол несколько монет.
— Вы сказали, что мне потребуется законник. — Гризли смотрел на меня без всякого выражения. — Мне думается, моим законником станете вы.
— Несомненно, это в моих силах. В следующий раз, мистрис Перрерс, мы с вами станем деловыми партнерами.
— А будет и следующий раз?
— О, думаю, будет. — Он отвел глаза, и мне показалось, что в них проглянуло лукавство.
— А это хорошо или плохо — быть деловыми партнерами?
От такого невежества заостренный нос Гризли даже дернулся. Он-то понимал, что одной мне не справиться. Но я собой пока что была довольна — довольна теми шагами, какие предпринимала до сих пор. Я стала своего рода женой, пусть и проводила ночи, работая со счетными палочками Дженина и заполняя книги колонками цифр, а теперь сделалась землевладелицей. По коже прокатилась легкая волна удовольствия, вызванная этими мыслями и сопутствующими им чувствами. Ощущение мне тоже понравилось. И я совершила первую осмысленную деловую операцию: подвинула монеты назад, к Гризли.
— Пусть это будет вам — как правильно назвать? Аванс? Отныне вы мой поверенный, мастер Гризли.
— Так и есть, мистрис Перрерс. — И мигом смел монеты в свой кошель.
А вот где мне спрятать свидетельство о владении землей? Я спрятала его на себе, между платьем и нижней сорочкой, привязав шнурком. Время от времени я доставала его, трогала, пробегала пальцами по словам, которые придавали ему законную силу. В этом документе заключалась моя будущность. Уверенность. Постоянство. Слова документа были словно теплые руки, согревающие меня в зимний день. Приносящие успокоение.
И Гризли не нравился мне уже не так сильно, как прежде.
Вернулась чума[11]. В Лондон потихоньку прокралась эпидемия «черной смерти», которая свирепствовала в стране перед самым моим рождением. На улицах, на рынке, в пивных ни о чем другом не говорили. Шепотом передавали, что на этот раз она пришла по-другому, ее даже назвали «детской чумой»: безжалостно поражала малышей, но обходила стороной крепких людей, достигших расцвета лет.
