А после них в рай обязательно пойдут все потерявшие когда-то любимых…
Все-все, не плачьте. Ну-ка, немедленно вытрите слезы! Они вам совершенно не к лицу! Лучше кушайте пирожные, кушайте. И прошу вас, не стесняйтесь. Кстати, вы любите сок, срок годности которого не так давно истек? Он, послушайте старого дурня, довольно полезен. Такие соки организм не засоряют, а как раз наоборот — выводят из него разные засорения.
Мне нравится, как вы едите. Смотреть на жующую женщину — одно из редких удовольствий умного человека. Это почти то же, что видеть, как, например, горит новый пятиэтажный деревянный дом. Завораживающее зрелище!
Видел недавно — горел огромный особняк. Невероятно высокие лепные потолки, люстры, равные по стоимости двадцатилетней зарплате учителя высшей категории, широкие подоконники с рядками прохладных фиалок всех оттенков радуги уходили навсегда… В одну из стен был вмурован сейф, на содержимое которого вполне можно было бы приобрести маленький островок в стране магнолий или картину художника, жившего в средние века, на самом престижном мировом аукционе. А в подвале имелась коллекция терпких вин с запахом вулканического дыма… Впрочем, коллекцию удалось частично спасти, да и содержимое сейфа тоже.
Но я не об этом. То, почти детское счастье, которое от лицезрения пожара получили обитатели рядом стоящих особняков, да и просто зеваки, я буду помнить вечно.
Я находилась под сильным впечатлением. Со мной так еще никто не говорил.
А Гриша между тем продолжал:
— Вы недавно, кажется, переживали из-за мерзкой клеветы. Напрасно вы считаете себя опозоренной. Словесное болото вам пойдет только на пользу. — При этих словах я нервно напряглась. — Ваша честь в порядке. Но согласитесь, юная барышня, вашему милому образу не хватает пары-тройки маленьких морщинок, которые бы полностью и сразу раскрывали ваш внутренний мир. И это сделает обычная душевная грязь. Она, наивная вы моя, иногда творит просто-таки чудеса! Обмазали тебя ею по молодости — глядишь, и душа сохранилась. А вместе с ней и сострадание, и милосердие. В общем, человек! А если этого нет? Тогда можно образ Бога в два счета потерять. И это уже будет не человек разумный, а человек обыкновенный.
Ой, только не говорите, что по большому счету не видите между ними разницы! Вы же тоже понимаете, что вам действительно во благо. Когда тело мажут грязью, оно вскоре, пусть и не сразу, но исцеляется. Так и с душой.
— Но это всего-навсего мерзкая клевета! — не выдержала я. — Все эти слухи, сплетни — вымыслы толпы, не имеющие ничего общего с реальностью.
— Естественно, милая моя, естественно. Вы когда-нибудь видели, чтобы толпа говорила хорошее, доброе? Что-то такое, что помогло бы сохранить любовь, дружбу, защитить честь, верность, дать надежду? Вы видели толпу, покрывающую пороки? Ну! Ну! Сами знаете, такого быть не может по определению. Слышите?
Толпа — это почти всегда чернь. А где черные люди, там и черные слова, и мысли, и поступки, вернее злодеяния. Поступки, если уж говорить точно, все-таки относятся к положительным героям, согласитесь? Не переживайте по этому поводу, прошу вас, вы еще так молоды и, простите и не обижайтесь, наивны. Он, — Гриша многозначительно поднял глаза к небу, — вас поймет, а остальное не важно. Поверьте.
Кстати, у меня есть небольшой кусочек полукопченой чесночной колбасы, она, видите ли, долго не портится. Не хотите ли ее отведать?
Я отрицательно покачала головой. Потом увидела рядом с собой сидящего Саэля, который смотрел на меня с такой нежностью и в то же время грустью, что сердце дрогнуло. Рука сама потянулась к нему, и мы легко оторвались от земли.
Еще некоторое время, находясь в состоянии полной невесомости, я думала про странного Гришу. Откуда он узнал про клевету? А может, он, как и Саэль, все знает? Но мне все равно было приятно, что существует хоть один взрослый человек из плоти и крови, который мне безотчетно верит, да еще один бесплотный, а это уже так много! Так много!
В городе только что прошел обильный дождь, и на небе появилась невероятно яркая радуга.
— Хочешь побродить по ней? — спросил меня Саэль.
О подобном я даже мечтать не могла! И в следующее мгновение, исполненная невероятной радости, я уже шагала по разноцветной дуге, временами проваливаясь в нее по колено, как в рыхлый апрельский снег.
Вдруг застежка на ботинке расстегнулась, и он с небесной высоты плюхнулся прямо в реку. Рабочие, ремонтировавшие неподалеку набережную, долго потом стояли открыв рты и, не веря собственным глазам, провожали изумленными взглядами мой ботинок, который теперь плыл, покачиваясь, по самой середине реки. Интересно, что подумали строители? Не каждый день ведь падают ботинки с неба? Мне от этой мысли стало весело, и я рассмеялась.
— У тебя родился стих? — спросил неожиданно Саэль.
Я почему-то густо покраснела и, опустив глаза, виновато промямлила:
В небесах, где реки отражаются И звуки соловья слышны, Знаю я, там ангелы влюбляются, Стихи рождаются и сны. Под звуки арфы там поют певицы Волшебной грации и красоты, В том краю хотела б я родиться, И жить, и петь среди весны…
Саэль засмеялся. Смеялся весело и долго, а потом, улыбаясь, добавил с некоторой иронией:
Я бы по радуге бродила, Я бы качалась там на тучах, Небесных бабочек ловила — Жила бы в миллион раз лучше!
Теперь уже я не удержалась от хохота и чуть было не провалилась по пояс. Помог, как всегда, Саэль. Он подал мне руку, и я легко поднялась. Пока мы шли медленно вверх по дуге, а потом вниз, я думала, что небо очень мягкое и бродить по нему без чьей-либо помощи немного страшновато. Никогда не знаешь, чем обернется следующий шаг: провалом или возвышением, а потому надо быть предельно осторожным и все время находиться в напряжении.
Другое дело — земля. Здесь сразу упираешься в твердь и, соответственно, не напрягаешься. Но мы к этому давно привыкли, расслабились и не ценим счастья — каждый день ходить без посторонней помощи. А это так много — сокращать расстояния одному!
Хорошо все-таки, что я прошла по небу! Есть с чем сравнивать.
Наступало утро. Подул легкий, чуть прохладный ветерок, и мы с Саэлем простились. На своей щеке я почувствовала легкое прикосновение цветочных лепестков, и откуда-то долетел тонкий запах только что распустившегося садового жасмина.
Я открыла глаза. Начал визгливо трезвонить будильник, и мне надо было собираться на работу. Я подумала, видел ли Саэль мой дом? Но потом решила, что ему это, наверное, совсем неинтересно.
Действительно, зачем в счастье знать о стенах и квадратных метрах?
Глава третья
Через дождь и снег
Если бы спросили, с чем или кем у меня ассоциируется Тюмень, я бы ответила — с измученной жизнью женщиной, которая тащит громадные авоськи и ей никто не помогает.
