Понедельник, 8 августа 1859 года, 10:07
Рост: 46 дюймов.
Размах рук: 47 дюймов.
Обхват головы над бровями: 22 дюйма.
Голова от макушки до подбородка: 8 дюймов.
Девочка изо всех сил старалась угодить. Стоя очень прямо в своем простом платье и на удивление больших ботинках, она послушно меняла положение тела при измерениях, словно разучивала па какого-то незнакомого танца. У нее были довольно круглые щеки, что напрочь отметало историю с голоданием. Большие карие глаза – почти того же оттенка, что и у Либ, немного навыкате, осененные густыми ресницами. Фарфоровые белки, зрачки расширены, что могло объясняться тусклым светом из оконца. По крайней мере, окно было открыто и в комнату попадал летний воздух. В их госпитале главная медсестра придерживалась устаревшего представления о том, что окна следует держать закрытыми, дабы в помещение не проникали ядовитые миазмы.
Девочка была очень бледной, но ирландцы в целом отличаются бледной кожей, пока она не покраснеет на воздухе. Но было и кое-что странное: почти незаметный бесцветный пушок на щеках. И в конце концов, ложь девочки о голодании не защищает ее от какого-либо настоящего расстройства. Либ все это записала.
Мисс Н. считала, что некоторые медсестры чересчур полагаются на свои записи, а это ухудшает память. Тем не менее она никогда не запрещала им вести их. Либ привыкла рассчитывать на свою память, но в данном случае ее наняли скорее не как медсестру, а как наблюдателя, что требовало безукоризненных записей.
Другая странность – мочки ушей и губы Анны имели синеватый оттенок, также и ногти. На ощупь она была прохладная, словно только что гуляла в метель.
– Тебе холодно? – спросила Либ.
– Не особенно.
Ширина груди на уровне молочной железы: 10 дюймов.
Обхват грудной клетки: 24 дюйма.
Глаза девочки следовали за ней.
– Как вас зовут?
– Я уже говорила: миссис Райт, но ты можешь обращаться ко мне «сестра Райт».
– Я имею в виду имя.
Либ проигнорировала эту маленькую дерзость и продолжала писать.
Обхват бедер: 25 дюймов.
Объем талии: 21 дюйм.
Обхват средней части руки: 5 дюймов.
– Зачем нужны эти цифры? – спросила девочка.
– Они… чтобы мы убедились, что ты в добром здравии, – сказала Либ.
Абсурдный ответ, но вопрос застал ее врасплох. Ведь обсуждать с пациентом особенности наблюдения – нарушение протокола.
Пока все данные доказывали, что Анна – маленькая лживая нахалка. Да, она худая, лопатки похожи на обрубки несуществующих крыльев. Но не настолько, как бывает у детей после месяца без еды, тем более четырех месяцев. Либ знала, как выглядят голодающие. В Шкодер привозили тощих, точно скелеты, беженцев, у которых кости выпирали из-под кожи, как шесты для палатки из-под брезента. Нет, у этой девочки был округлый живот. Модные красавицы шнуровали себя в надежде добиться талии в шестнадцать дюймов, а у Анны она была на пять дюймов больше.
Что Либ действительно нужно было узнать, так это вес ребенка. Если за две недели эта цифра увеличится хотя бы на унцию, это докажет, что Анну тайком кормят. Она сделала два шага в сторону кухни, чтобы спросить, где можно взять весы, но вспомнила, что обязана ни на минуту не выпускать ребенка из виду до девяти часов вечера.
Странное ощущение, будто находишься в тюрьме. Либ подумала было позвать миссис О’Доннелл из спальни, но не захотела показаться высокомерной, в особенности в начале первого дежурства.
– Остерегайтесь подделок, – пробормотала Анна.
– Прошу прощения?
Кончик пухлого пальца обводил слова, оттиснутые на рифленой кожаной обложке записной книжки.
Либ сурово взглянула на девочку. Вот уж действительно подделка.
– Производители утверждают, что их бархатная бумага не похожа ни на какую другую.
– Что такое бархатная бумага?
– Она имеет специальное покрытие, позволяющее писать на ней металлическим карандашом.
Девочка погладила страничку.
– Все написанное здесь будет несмываемым, – сказала Либ. – Ты знаешь, что такое несмываемый?
– Пятно, которое нельзя вывести.
– Правильно. – Либ забрала записную книжку и стала думать, какие еще сведения можно вытянуть из девочки.
– Тебя беспокоят какие-нибудь боли, Анна?
– Нет.
– Головокружения?
– Может быть, иногда, – призналась Анна.
– Пульс у тебя скачет или замедляется?
– В иные дни бывает неровным.
– Ты боишься?
– Чего боюсь?
Того, что тебя разоблачат, маленькая плутовка. Но вслух Либ сказала:
– Может быть, меня и сестру Майкл. В твоем доме чужие люди.
– По-моему, вы добрая, – покачала головой Анна. – Вряд ли вы причините мне зло.
– Совершенно верно.
Однако Либ стало не по себе, словно она наобещала сверх меры. Она приехала сюда не для того, чтобы проявлять доброту.
Теперь дитя что-то шептало с закрытыми глазами. В следующий миг Либ поняла, что это молитва. Демонстрация благочестия, дабы сделать так называемый пост более правдоподобным?
Окончив молитву, Анна подняла взор, сохраняя обычное безмятежное выражение лица.
– Открой рот, пожалуйста, – попросила Либ.
В основном молочные зубы, один или два постоянных и несколько промежутков, где еще не выросли новые зубы. Как рот более младшего по возрасту ребенка.
Несколько кариесов? Дыхание немного несвежее.
Язык чистый, красный и гладкий.
Миндалины слегка увеличены.
Темно-рыжие волосы без головного убора разделены в центре пробором и завязаны сзади небольшим узлом. Либ освободила волосы и стала перебирать пальцами сухие вьющиеся пряди. Она ощупала кожу головы в поисках чего-либо спрятанного, но не обнаружила ничего, кроме шелушащейся болячки за одним ухом.
– Можешь прибрать волосы.
Анна неумело завозилась со шпильками.
Либ подошла, чтобы помочь, но потом отодвинулась. Она здесь не для того, чтобы нянчиться с девочкой или быть при ней горничной. Ей платят только за наблюдение.
Немного неуклюжая.
Рефлексы нормальные или чуть замедленные.
Ногти на пальцах рук заостренные, в белых пятнышках.
Ладони и пальцы явно опухшие.
– Сними, пожалуйста, ботинки.
