Либ вспомнила, что один фермер неодобрительно высказался о толпе, которая всячески угождает ей. Должно быть, он имел в виду посетителей, жаждущих обласкать ребенка. Что, по их мнению, они совершали, делая из девочки святую, ибо вообразили, будто она поднялась выше обычных человеческих потребностей? Как те разряженные статуи, которые проносят по улицам во время религиозных церемоний.
Правда, голоса этих людей для Либ звучали на ирландском. Миссис О’Доннелл преувеличила, говоря о четырех сторонах света. Дверь в комнату распахнулась, и Либ отступила в сторону.
Посетители, шаркая ногами, вышли.
– Миссис, это вам за беспокойство.
Мужчина в круглой шляпе предложил Розалин О’Доннелл монету.
Ага! Корень всякого зла. Наподобие состоятельных туристов, платящих крестьянину за возможность позировать на пороге его грязной лачуги со скрипкой, у которой недостает половины струн. О’Доннеллы наверняка участвуют в этом жульничестве, решила Либ, притом из вполне предсказуемых побуждений – деньги.
Но хозяйка спрятала руки за спину:
– Гостеприимство нам не в тягость.
– Для милой девчушки, – произнес посетитель, но Розалин О’Доннелл продолжала трясти головой. – Я настаиваю.
– В ящик для бедных, сэр, если хочется что-то оставить.
Она кивком указала на железный сейф, стоящий на табурете у двери.
Либ упрекнула себя в невнимательности.
На выходе посетители бросали в щель свои пожертвования. Некоторые из монет, судя по звуку, были тяжелыми. Эта маленькая проказница привлекала не меньше внимания, чем стоящий у дороги крест или камень. Либ сильно сомневалась, что О’Доннеллы отдадут хотя бы пенни из ящика менее удачливым беднякам, чем они сами.
Дожидаясь, пока пройдет толпа, Либ стояла у каминной полки, а потому смогла рассмотреть дагеротип. Снимок с темным фоном был сделан несколько лет назад, до эмиграции сына. Розалин О’Доннелл, напоминающая внушительный тотем, на коленях у нее откинулся назад в несколько неподобающей позе худой юнец, а у отца на коленях сидит прямо маленькая девочка. Либ прищурилась, пытаясь рассмотреть снимок сквозь блики на стекле. У Анны О’Доннелл были волосы до плеч, такие же темные, как у Либ. В общем, она не отличалась от любой другой девочки.
– Идите в ее комнату, а я схожу за ней, – сказала Розалин О’Доннелл сестре Майкл.
Либ сжалась. Каким образом эта женщина собирается подготовить дочь к их надзору?
Запах от тлевшего торфа вдруг стал для Либ нестерпимым. Она пробормотала что-то о свежем воздухе и вышла во двор.
Распрямив плечи, Либ вдохнула воздух и почувствовала запах навоза. Если она останется, ей придется принять вызов – разоблачить это жалкое надувательство. В лачуге не больше четырех комнат. Она не сомневалась, что ей хватит одной ночи, чтобы поймать девчонку, ворующую еду, – одна та будет или с помощниками. Миссис О’Доннелл? Ее муж? Прислуга, судя по всему, единственная? Или все они вместе? Это означало, что за поездку Либ заработает сущие гроши. Разумеется, менее честная сиделка заговорила бы только по прошествии двух недель, чтобы получить жалованье за это время. Единственная цель Либ – довести дело до конца, убедиться в том, что здравый смысл возобладал над абсурдом.
– Я, пожалуй, загляну к другим моим прихожанам, – произнес у нее за спиной розовощекий священник. – Сестра Майкл предложила первой заступить на дежурство, поскольку вы, наверное, устали от путешествия.
– Нет, – откликнулась Либ, – я вполне готова начать.
На самом деле ей не терпелось увидеть девочку.
– Как пожелаете, миссис Райт, – произнесла монахиня своим шелестящим голосом.
– Значит, вы придете через восемь часов, сестра? – спросил мистер Таддиус.
– Двенадцать, – поправила его Либ.
– По-моему, доктор Макбрэрти предложил смены по восемь часов, как менее утомительные, – сказал он.
– Тогда мы обе будем вставать и ложиться в разное время, – заметила Либ. – Моя долгая практика дежурств показывает, что две смены более удобны для сна.
– Но чтобы выполнить условия надзора, вам придется быть рядом с Анной каждую минуту, – вставил мистер Таддеус. – Восемь часов представляется достаточно долгим сроком.
Из этого Либ сделала лишь один вывод: если они станут работать по двенадцать часов и она начнет первой, то сестра Майкл всегда будет дежурить ночью, когда девочке легче стащить еду. Разве может Либ рассчитывать на то, что монахиня, бо́льшую часть жизни прожившая в провинциальном монастыре, будет такой же внимательной, как она сама?
– Что ж, хорошо, значит, по восемь часов, – делая подсчет в уме, проговорила она. – Мы можем передавать смену, скажем, в девять вечера, пять часов утра и час дня? Эти часы не слишком нарушат семейный распорядок.
– Тогда до часа дня? – спросила монахиня.
– Поскольку мы начинаем только сейчас, в середине утра, я с радостью останусь с девочкой до девяти вечера, – ответила Либ.
Длинный первый день поможет ей подготовить комнату и разработать по своему усмотрению процедуру наблюдения.
Монахиня плавно заскользила по тропинке в сторону деревни. Как они осваивают эту особую походку, думала Либ. Наверное, это всего лишь иллюзия, создаваемая черным одеянием, касающимся травы.
– Удачи, миссис Райт, – приподнимая шляпу, сказал мистер Таддеус.
Удачи? Как будто она на скачках.
Либ собралась с духом и вошла в дом, где миссис О’Доннелл и служанка подвешивали на крюк нечто напоминающее массивного серого гнома. Либ не сразу разглядела, что это железный котелок.
Хозяйка повернула котелок над очагом и кивнула в сторону полуоткрытой двери слева от Либ:
– Я сказала Анне про вас.
Что сказала – что миссис Райт заморская шпионка? В лучшем виде подучила девчонку, как одурачить англичанку, как та уже одурачила многих взрослых?
Спальня представляла собой ничем не украшенную квадратную комнату. На стуле с прямой спинкой, поставленном между окном и кроватью, словно прислушиваясь к звучащей внутри ее музыке, сидела миниатюрная девочка в сером платье. Темно-рыжие волосы, чего не видно было на фотографии. При скрипе двери Анна О’Доннелл подняла глаза, и ее лицо осветилось улыбкой.
Обманщица, напомнила себе Либ.
Девочка встала и протянула Либ руку.
Та осторожно пожала ее. Пухлые пальцы, прохладные на ощупь.
– Как ты сегодня себя чувствуешь, Анна?
– Очень хорошо, госпожа, – тонким, ясным голоском ответила девочка.
– Сестра, – поправила ее Либ, – или, если хочешь, миссис Райт, или мэм.
Оказалось, она не знает, о чем еще говорить. Достав из саквояжа маленькую записную книжку и рулетку, она принялась делать записи, чтобы выявить хоть какие-то закономерности в этой нелепой истории.
