— Ужавтрак, значит, — отозвался Ник.
— Ужин плюс завтрак, — довольно объяснил Алан.
Ник смерил брата долгим осуждающим взглядом.
— У тебя что-то не так с головой, — изрек он, наконец. — Я подумал, тебе лучше об этом узнать.
Известие Алана не задело, а может, просто не удивило — он взялся мыть тарелки, сдвигая мыльными пальцами меч Ника, чтобы освободить место мокрой сковороде.
— Ну, куда бы тебе хотелось переехать?
— В Лондон, — ответил Ник, зная, что Алану там понравилось бы.
Алан просиял. Догадка попала в цель.
— Значит, в Лондон. Подыщем жилье получше, с целым кухонным окном, будем в музеи ходить. А придет май — сможем поехать на Ярмарку и найти того, кто станцует…
— Я сам, — сказал Ник.
Успокаивающее звяканье и плеск в раковине прервались. Алан застыл.
— Не надо. Попросим кого-нибудь. Я помню — ты же говорил, что больше не будешь танцевать.
Удивительно: при всей любви Алана к болтовне, при способности часами трепаться ни о чем, он как будто не понимал слов. Ник все сказал предельно четко. Больше он заходить в круг не собирался, и танцевать для демонов — тоже. Пусть меченые ищут других помощников.
Вот только на сей раз меченым был Алан, и это меняло дело.
— Я сам, — повторил Ник.
Алан улыбнулся — как всегда, застенчиво и растроганно. Ник возвел глаза к потолку.
— Только в музеи меня не зови.
Проснулся Ник поздно: солнце вовсю сияло, пытаясь пробиться сквозь гардины. Можно было бы спать и дольше, если бы не грохот внизу, подозрительно похожий на звон роняемых кастрюль. Ник по-быстрому отыскал чистую рубашку и спустился по лестнице, на бегу застегивая джинсы.
— Дай сюда!
— Что вы, юноша! Доктор сказал, что мне можно таскать тяжести, если я поберегу свое старое сердце, — прокряхтел Алан.
Ник отнял у него коробку с кухонными принадлежностями.
— Иди лучше книги пакуй.
Переезжать в спокойной обстановке было роскошью. Алан всякий раз огорчался, когда приходилось бросать книги, а если переезжали в спешке, первые доходы шли не на отопление, а на тарелки и одеяла.
Ник грузил ящики и отдыхал: дело заведомо полезное и не требует мыслей. Ему были приятны и напряжение в мышцах, и солнечный луч, гревший затылок, он запихнул последнюю коробку в багажник. В воздухе было свежо после недавнего дождичка, небо слегка вылиняло до бледно-голубого. Ник повернулся спиной к дому, разминая шею и размышляя: они едут в Лондон и, если повезет, смогут прожить там месяц-другой до того, как безумие накроет их снова.
Не успел он так подумать, как сзади раздался топот ног по асфальту. Ник резко обернулся, нащупав за поясом нож. К нему силуэтами на фоне бледного неба неслась вчерашняя парочка: клетчатые рубашки нараспашку, ожерелья и бусы гремят друг о друга — по четыре на каждого. Ник отпустил нож, хотя не без колебания, и пригвоздил их холодным взглядом. Обычно этого хватало, но гости не побежали в обратном направлении. Ник облокотился на крышу машины и принялся дальше буравить их глазами.
Мэй оглядела забитый вещами кузов и его, растрепанного после сборов, и ее осенило.
— Сбежать решили!
— Вот это дедукция! — съязвил Ник.
Мордашку Мэй нелепо перекосило от ярости. Ник сам себе усмехнулся: мелочь розововолосая, а туда же. Хочет быть высокой и важной, чтобы ее ярость внушала страх.
— А как же мы? — возмутилась Мэй. — Нам больше некому помочь!
— И что? Мне все равно.
Мэй моментально потухла. Ее праведный гнев растворился в сомнениях. Она оглянулась на Джеми, который — не без успеха, признал Ник — изображал подбитую лань. Мэй сжала его плечо.
— Ты ведь знаешь, что его ждет, — произнесла она хриплым от боли голосом. — Как можно уйти и бросить нас?
— А почему бы нет? В мире всегда кто-то умирает. Сомневаюсь, что ты трясешься над каждым. Что в вас такого особенного? Почему я должен вам помогать? Вы заявились ко мне домой, и мой брат из-за вас получил метку!
Ник прикусил губу. Еще чуть-чуть, и он заорал бы. У него руки чесались достать нож или меч, все внутри сжималось от нетерпения. Он и хотел бы чувствовать злость без желания убить кого-нибудь, но не получалось.
У Алана все было иначе. Ник как-то спросил его, что он чувствует, когда сердится, если не желание пустить кровь. Алан с расстроенным видом объяснил, что ощущает раздражение, досаду и еще уйму всего разом, что и складывалось у него в злость.
Слишком уж он добрый. Нику в такие минуты просто хотелось искромсать всякого, кто окажется на пути.
— Пошли, Мэй, — вдруг сказал Джеми. Тихо, но отчетливо, будто выстрелил. — Я же говорил, он слишком разозлился и не захочет помогать после вчерашнего. Поищем другой способ. — Он посмотрел на Ника и отвел глаза к машине. — Прости, что так вышло с твоим братом. Мы не хотели.
— Плевать мне, чего вы хотели, — огрызнулся Ник.
Он и так будет сам не свой, пока Алану не снимут метку. А тут еще эти болтаются.
Джеми взял руку сестры со своего плеча, переплел ее пальцы со своими и попытался увести ее, но после первого рывка остановился, как лодка, причаленная к берегу. Мэй стояла на месте, не сводя сердитых глаз с Ника.
— Идите отсюда, — произнес Ник с расстановкой, словно Мэй была недоразвитой. — Здесь вам не помогут.
Тут-то и вышел Алан, жмурясь на ярком свету. От улыбки, которой он встретил Мэй, Нику подурнело.
— Привет, Алан, — робко сказал Джеми. — Как ты, ничего?
— Я нормально. За меня не бойся. Это поправить как нечего делать, — заверил Алан, глядя на Джеми и грустнея на глазах.
Точно так он смотрел на больного котенка, которого взял домой, пока тот не окреп настолько, чтобы прокусить Нику палец. Джеми чуть заметно улыбнулся, словно желая вернуть улыбку Алана.
— Тебе помогут на этой Ярмарке Гоблинов, или как ее там.
Мэй и Джеми вдруг изменились в лице, словно на них упала тень. Ник оглянулся и увидел, что тенью была темная фигура Ма у Алана за спиной. Она медленно брела вперед, пока холодный свет не коснулся ее лица.
Ма прошла мимо Алана, на мгновение тронув его за руку. Черный полог волос струился, тянулся за ней, словно льнул к темноте. Когда Ма остановилась посреди двора, волосы покачнулись и легли ей на плечи, тяжело прошуршав, как занавес.
Ник смотрел на нее, чтобы не видеть лиц Мэй и Джеми. Он уже сотню раз наблюдал, как люди разглядывали его и Ма — сначала отмечая сходство, потом тихо ужасаясь.
Ее лицо хранило все тайны, кроме одной. Широкие скулы придавали ему что-то кошачье, а полные губы постоянно бормотали, подергивались в тике, невпопад кривились в странные гримасы. Она была высокой и очень бледной на вид из-за черных волос. Почти как идеал Мэй — только сумасшедшая. Ее глаза за шторами тяжелых век, словно оттянутых густыми ресницами, были льдисто-голубыми и неизменно смотрели на кого-то невидимого, нездешнего.
