— Я полностью согласна.
Он вздохнул, тяжело и задумчиво.
— А что если мы оба останемся здесь?
Флоренс бросила вилку.
— Ты это серьезно?
— Черт побери, Фло! А что еще остается делать? У нас обоих веские причины, чтобы остаться, и никто, как я понял, не собирается уезжать.
Флоренс охватила тревога.
— Это невозможно.
— Почему? Мы же взрослые люди.
— Ну и что? Хочешь сказать, что мы уже не те романтики, которые отдали бы все на свете, лишь бы остаться здесь наедине?
— Но ведь каждый из нас может заниматься своим делом, не мешая друг другу. Конечно, могут возникнуть некоторые сложности с ребенком, но…
Флоренс взорвалась, вопреки всем своим решениям.
— Да будет тебе известно, у моего сына есть имя, и ты не умрешь, если произнесешь его!
— Хорошо, Фло, успокойся, — пробурчал он. — Я не хотел тебя обидеть.
— Да уж, наверное!
Казалось, комната сотрясается от гнева, потом ярость улеглась — медленно, как оседает пыль. Но теперь сохранять спокойствие было труднее. Им обоим приходилось делать неимоверное усилие над собой, чтобы разговаривать спокойно.
Фло зацепила вилкой овощи, тут же превратившиеся во рту в опилки. Дуглас в молчании отрезал себе кусок хлеба.
— Наверное, потом я пожалею об этом, — проговорила она неохотно. — Но я согласна. Давай останемся здесь вместе.
Дуглас перестал жевать, на лице появилось странное выражение.
— Но я сама буду покупать продукты для себя и Криса, — быстро добавила она. — Я и так уже должна тебе банку…
— Чепуха.
— Нет. Не хочу быть обязанной тебе хоть чем-нибудь. — Он поднял темную бровь. — Я буду готовить еду себе, а ты себе. Это касается и стирки. Другими словами, каждый из нас пойдет своей дорогой. Надеюсь, ты согласен?
— Совершенно. Но, как я уже сказал, вы помешаете мне работать. Поэтому, был бы крайне благодарен тебе, если бы… твой сын не озорничал, когда я работаю. Особенно по утрам.
— Крис никогда не озорничает. Ты еще не видел такого послушного ребенка.
— И все же это ребенок, — Дуглас тоном дал понять, что разговор закончен.
— Не волнуйся. Я прослежу, чтобы он держался от тебя подальше.
Дуглас едва заметно улыбнулся.
— Хорошо. Значит, проблем не возникнет.
— Будем надеяться. — Флоренс взяла тарелку и, вскинув голову, вышла из столовой.
Быстро сполоснув посуду, рухнула на стул и закрыла лицо руками. Все начиналось снова. Как она ни старалась не обращать на него внимания, кровь закипала от одного его присутствия. В чем же здесь дело? Флоренс тяжело вздохнула. Конечно, злость. Сейчас она даже ненавидит этого человека. Но если злится и ненавидит, значит, он по-прежнему небезразличен ей. Все надежды тщетны. Как она ошибалась!
Невероятно, потрясающе! Дуглас снова вошел в ее жизнь после стольких лет! Как могло случиться, что он сидит в соседней комнате?
Ох, зачем умер Остин? Быть бы ей сейчас дома и неторопливо рассказывать за столом о проведенном в магазине дне. Неужели и вправду она согласилась жить здесь вместе с Дугласом? Уж не сошла ли она с ума?
Нет, она не позволит эмоциям взять верх над разумом. Где же ее гордость?
Несколько раз глубоко вздохнув и немного успокоившись, она встала. В столовую вошла уже совершенно спокойной.
Дуглас все еще сидел за столом.
— Ты уже собираешься ложиться? — спросил он.
Она взялась за перила лестницы и обернулась.
— Конечно. Почему бы нет?
— Но еще нет восьми часов. К тому же мы почти не поговорили. — Она заколебалась. — Сядь, посиди, — он рассмеялся. — Я не укушу.
Флоренс неохотно направилась к столу.
— Налить вина? Ты ничего не пила за ужином.
— Зато ты только пил и ничего не ел.
Дуглас улыбнулся и отодвинул от себя тарелку с супом, к которому даже не притронулся.
— Так как живешь, Фло?
— Ты уже спрашивал об этом.
— Да, помню. Но, по-моему, ты ответила не совсем честно. Этот год был, наверное, нелегким доя тебя.
— Ты имеешь в виду смерть моего мужа? — Спросила она холодно, хотя рука дрожала, когда она поднесла к губам бокал с вином.
— М-мм.
Она взглянула и не увидела на его лице ни сострадания, ни любопытства, ни даже удовлетворения при виде ее горя. Бездушен, как камень. Или просто привык скрывать свои чувства? Ладно, придется поиграть в эту игру.
— Да, его смерть была ударом, но в каком-то смысле я была готова к этому.
— Он ведь болел лейкемией?
Глаза Флоренс стали печальны.
— Да.
— А сейчас у тебя все в порядке?
Она взглянула в холодные голубые глаза, и в ней снова заговорила гордость.
— Просто прекрасно. Остин, несмотря на свою молодость, был очень ответственным человеком. Он оставил нам крышу над головой и достаточно денег, чтобы мы жили нормально. — Флоренс изо всех сил старалась скрыть правду. Но зачем она лжет? Когда успела придумать все это?
Дуглас — человек, которого она знала когда-то лучше, чем себя, — смотрел на нее и, казалось, не догадывался, что она лжет.
— Похоже, у тебя нет финансовых проблем. А как в личном плане?
Куда он клонит? Может быть, ждет слов об одиночестве и неустроенности.
— Я слишком занята, чтобы думать о личной жизни. Значит, и здесь у меня все нормально. Я менеджер в магазине готового платья. — Это звучало так, словно она была чуть ли не хозяйкой магазина. — Он пользуется большой популярностью в городе.
Дуглас прищурился. Фло сделала глоток и отвела взгляд, боясь, что глаза выдадут ее. Глупый разговор, но она скорее умрет, чем скажет, что не была счастлива после того, как он вычеркнул ее из своей жизни. Болезнь Остина была тяжелой и продолжительной. Похороны доконали ее. Потом пришлось отстаивать в суде свои права на наследство. Одиночество, страх, финансовые проблемы, к тому же беспокойство за Криса. Да, она могла бы поделиться с ним многими подробностями своей жизни, неизвестными ему, но не станет этого делать.
— А как Крис перенес смерть отца?
— Достаточно легко. Он — очень жизнерадостный ребенок. Хотя до сих пор временами тоскует. Они были очень близки. — Она смело посмотрела в его ничего не выражающее лицо. — Остин был хорошим отцом. Всегда был готов перепеленать Криса или посидеть с ним, когда тот подхватывал простуду. — Она удивилась, насколько приятно было вот так хвастаться. Словно колола его в самое сердце маленькими острыми кинжалами, удовлетворяя странное, сидевшее в глубине души желание… Какое желание? Отомстить? Она и сама не понимала, но чем больше они разговаривали, тем сильнее хотелось… сделать ему больно.
