— Аура.
В голосе Уикмана проскальзывает что-то вроде беспокойства, и живот у меня сразу стягивает узлом. Я лихорадочно соображаю, пытаясь подобрать слова, которые убедят Уикмана в том, что я искренне, до обожания, люблю свою напарницу по лабораторным и совсем не считаю, будто она мерзейшее существо из всех, кто когда-либо надевал синие ковбойские сапоги, и что он просто обязать записать нам десять миллионов дополнительных баллов просто за то, что мы так хорошо ладим друг с другом.
Но, вскинув взгляд, я понимаю, что дело вовсе не в Анджеле. Уикман держит в поднятой руке зеленый пропуск на выход.
— Сегодня вам везет, мисс Амброз.
Ничего не понимаю.
Я встаю из-за парты и беру пропуск. Это не какая-то там записочка вроде «Пожалуйста, проводите Ауру до кабинета директора», а настоящий пропуск за тюремные ворота. «По семейным обстоятельствам» — гласит вычурная, с завитушками подпись кого-то из офиса.
Я несусь по пустынным коридорам и, словно артиллерийский снаряд, вылетаю из дверей главного входа, перед которыми стоит «темпо» с незаглушенным двигателем.
Распахиваю переднюю пассажирскую дверь и сразу чувствую этот запах — запах страха. Слышу мамино дыхание — тяжелое, словно она бежала изо всех сил.
— Садись в машину, — говорит она сквозь сжатые зубы.
Я сажусь, начиная понемногу паниковать.
— Что случилось? — спрашиваю я. — Ты почему не готовишься к дневному занятию? Что произошло?
— Тебе надо убираться отсюда, — сообщает мама, как будто точно знает, что в Крествью-Хай прямо сейчас направляется убийца в маске.
— Откуда, из школы? — переспрашиваю я, а здание школы в это время уменьшается в зеркале заднего вида.
— Надо убираться, — повторяет мама. — Надо домой. Но не по этой улице. Я могу все поправить. Но надо вернуться. Синик-авеню. Синик. Вернуться. Я тебе покажу. Я все поправлю.
На руле видны влажные пятна — следы пота от ладоней. Мама сворачивает с центральной улицы и петляет по тихому, зеленому району с опрятными домами.
Я смотрю вперед сквозь ветровое стекло и вижу вдалеке красный, двухдверный, обыкновенного вида пикап, который движется нам навстречу. Дыхание мамы учащается еще больше, лицо заливает пот.
— С дороги. С дороги. С дороги, — повторяет она и отчаянно машет водителю пикапа. — Сворачивай!
— Мам, да все в порядке, — пытаюсь успокоить ее я.
— Он на нашей полосе! — кричит она.
— Нет, на своей, — возражаю я. — Мам, он даже линии не касается.
— На нашей! Господи! — еще громче кричит мама и сигналит. — И еще мы уменьшаемся! — Она уже даже не кричит, а визжит.
— Уменьшаемся?
— Я съеживаюсь!
Ничего не понимаю. Она по-прежнему Грейс Амброз, ростом пять футов девять дюймов. «Ноги, как у супермодели, — любил повторять папа. — Длинные, стройные ноги».
— Посмотри, я становлюсь все меньше, — кричит мама, а грузовичок тем временем приближается.
Я смотрю на дорогу, на блестящую хромированную решетку радиатора, которая надвигается на нас, и вдруг мою спину обдает жаром — я понимаю, что мама все воспринимает наоборот. Это не она уменьшается, а грузовик увеличивается, потому что приближается к нам.
Я хочу сказать ей: «Мам, это совсем как на занятиях по рисунку. Ты помнишь, что написала на доске в прошлое воскресенье? „Перспектива“ — помнишь? Близкое — больше, далекое — меньше, верно? Грузовичок просто приблизился к нам, мам, только и всего. Только и всего».
— С дороги! — кричит мама и неожиданно и без всякой причины выворачивает руль в сторону.
В салоне слышен сначала мой визг, потом визг тормозов, а затем глухой удар и смачный хруст — это мы въехали в почтовый ящик, который развалился на тысячу кусочков. Наконец «темпо» боком соскальзывает в канаву и останавливается.
Позади нас пикап тоже взвизгивает тормозами, затем разворачивается.
— Вы там в порядке? — кричит водитель, выпрыгивая из кабины. Выглядит он как местечковый политик с плаката своей предвыборной кампании — своим в доску. На нем рабочие ботинки и бейсболка с сеткой на затылке. На заднем кармане его черных джинсов — светлый кружок от круглой жестянки жевательного табака. Лицо у него сейчас такое, как будто мы испугали его до смерти, и он только что проглотил весь табак, что мариновался у него за верхней губой.
— Да как вы смеете гнать как сумасшедший! — кричит мама, открыв водительскую дверь «темпо». — Как вы смеете ехать по моей полосе. По моей полосе! Как вы смеете нас съеживать!
В это время хозяйка дома, перед которым происходит эта сцена, распахивает дверь, чтобы посмотреть на свой почтовый ящик. Рот у нее открыт, лицо блестит от кольдкрема, она вытирает руки полотенцем.
— Простите, — говорю я водителю пикапа. — Не надо было мне позволять ей садиться за руль. — Я расправляю плечи в надежде, что это придаст моим словам хоть какой-то вес.
— Она ведь не пьяна? — спрашивает мужчина. — Рановато еще вроде бы.
— Нет-нет, — говорю я. — Что вы! Она вообще не пьет.
— А что тогда с ней такое? — спрашивает он и кивает в сторону мамы.
Она стоит возле почтового ящика и кричит женщине с полотенцем:
— Да как вы смеете ставить эту штуковину посреди дороги? Вы что, не знаете, что это противозаконно?
— Это реакция на медикаменты, — вру я. — Когда мы выехали из дому, все было нормально. Кто мог знать, что все так получится!
— Тогда ей надо к врачу, — говорит мужчина.
— Да, конечно. Спасибо за беспокойство. Мы к нему и едем, — опять вру я. — Мне стоило самой сесть за руль.
Вообще-то я молитвы не очень жалую, но тут беззвучно произношу: «Господи, пожалуйста!» — мне жизненно необходимо, чтобы мои слова казались правдивыми и убедительными. У меня душа ушла в пятки, но можно ведь сыграть, правильно? Как те актеры, которые играют Шекспира на сцене позади Академии искусств. Если у меня получится хорошо сыграть, я смогу убедить водителя пикапа, что на самом деле я мамина старшая сестра.
Наверно, молитва сработала, потому что мужчина кивает, как будто поверил мне. (А если даже и нет, сейчас я увезу маму отсюда, и он, скорее всего, думает, что это само по себе неплохо.)
— Я заплачу вам за разбитый ящик, — говорю я женщине и протягиваю ей деньги, на которые я должна была следующие две недели обедать.
Женщина энергично трясет головой и хлопает полотенцем — дескать, не смеши меня, мы старые друзья, и я никогда не возьму у тебя денег.
— Вы не поможете вытащить нас из канавы? — спрашиваю я водителя пикапа.
Ни слова не говоря, он прицепляет «темпо» к фаркопу своего грузовичка. Взревел мотор, взвизгнули шины, и вот наша машина уже стоит на дороге.
