– Именно! – поднял палец Вагнер. – Ситуация, правильное слово! Ситуация такая, Аркадий, что поселок на пороге новой жизни. Ты слышал, что опять возрождают идею крупного железнодорожного узла?
– Давно говорят.
– Раньше говорили, а теперь все серьезно. Думаешь, почему к нам уже сейчас приехали люди из Москвы? Что они тут готовят, для кого? И весь поселок понимает, что надо напрячься и быть заодно! И тут явилась твоя Светлана…
– Она не моя.
– Явилась, – нажал Вагнер, – и устроила с твоей помощью то, за что мне еще отвечать придется! Но я в данном случае не о себе думаю, а о перспективах новой жизни для людей!
– Соврал Яков Матвеевич, привычно веря в собственное вранье, – повествовательно произнес Евгений, будто он был учитель и диктовал школьникам в солнечном и слегка по-утреннему сонном осеннем классе что-то приятное о природе из Тургенева или Пришвина.
– Сам ты врешь! – разозлился Вагнер. – Если бы я о людях не думал, зачем мне эта работа? Дети выросли, сами себя обеспечат, пенсия у меня уже сейчас получается приличная, да мне много и не надо! Жена моя, если хочешь знать, парниковые овощи выращивает, зарабатывает в три раза больше меня, я и сам это люблю, буду на рынок огурцы с помидорами возить, прокормимся! Мне газета давно в тягость, если хочешь знать!
– Я знаю, – не стал спорить Евгений. – Но вы без этой тягости жить не можете.
– Ладно, философ доморощенный, хватит болтать тут! Аркадий, повторяю, несмотря на твоего психованного брата: надо не о своих амбициях думать, а о перспективах! В кои-то веки у нас главой администрации стал порядочный человек, нужно ему помочь или нет? А теперь что получается? Вышла статья – Прохор Игнатьевич должен отреагировать. Думаешь, он Мовчана любит? Но всему свое время, это как на войне – если нет тылов, нет резерва, нет боеприпасов, терпи, не лезь в атаку с голыми руками! И сам Мовчан, думаешь, зверь, что ли, если девушку посадил, да еще возможную невесту сына? Он для Прохора Игнатьевича ее посадил, чтобы тот понял, что Мовчан ответит на любой удар. Тактика! Бей своих, чтобы чужие боялись! То есть наоборот. Или правильно? Ладно, неважно. При этом, хоть Мовчан паразит, но он свой паразит. Родной, можно сказать. Крамаренко понимает, что Мовчану тоже ведь надо в хорошем свете показаться, когда из Москвы приедут. И он сейчас будет действовать людям на пользу, даже если этого не хочет. Я вот предположил, что Светлану он посадил в качестве ответного удара, а может, это сигнал не для Крамаренко, а для криминальных элементов?! Тех же самых третьяков? Вроде того: смотрите, поймаю, никого не пощажу! Кем бы они ни оказались!
– Яков Матвеевич, не уводите в сторону! – Аркадий был ошарашен причудливым ходом мыслей Вагнера. – При чем тут Крамаренко и третьяки? Конкретный человек написал конкретную правду и пострадал!
– Какая еще правда? Правда – когда все доказано!
– Да все знают…
– Знают – не доказательство! И формально, и по существу Мовчан имеет полное право считать это клеветой! И на нас собирался в суд подать, если бы не мое опровержение! Я сам Мовчана, может, в землю закопал бы, – Вагнер оглянулся и понизил голос, – но не сейчас! Ты вот мне про опровержение опровержения мозги крутил, а я тебе говорю членораздельно: Мовчан только этого и ждет! Потому что опровержение опровержения не может появиться в газете, которая орган администрации, без ведома главы администрации, и пусть мы с тобой будем знать, что Крамаренко тут ни при чем, Мовчан этого знать не будет, а если и будет знать, сделает вид, что не знает, потому что ему выгоднее все свалить на Крамаренко, чтобы убрать Крамаренко, чего не только Мовчан хочет, а и многие другие!
– Ты что-нибудь понял? – растерянно спросил Аркадий Евгения.
– Евгений понял главное, – ответил Евгений. – Он понял, что Яков Матвеевич нарочно запутывает то, ясность чего ему понятна, но слишком неприятна.
– Если кому ума не хватает, я не виноват, – вяло отбился Вагнер, который утомился от этого разговора и желал вернуться к привычной работе.
Он открыл дверь, Аркадий двинулся за ним, и Вагнер удивился:
– Ты куда?
– Вы меня позвали.
– Поторопился. Сам подумай, как это будет выглядеть? Меня никто не поймет. Ни там, – Яков Матвеевич показал рукой в сторону помещения редакции, имея в виду коллектив, – ни там, – он показал куда-то в сторону и вверх.
И скрылся за дверью, захлопнув ее с нарочито громким стуком.
Оказавшись в сенях, он остановился и шепотом попробовал выругаться.
Получилось.
Выругался еще раз.
Опять получилось.
С облегчением вздохнув, Вагнер открыл дверь в редакцию и, еще не разглядев безделья, но уверенный, что без него оно уж точно обуяло нерадивых подчиненных, закричал:
– Тут… не цирк, чего уставились…, …? – Пока номер до последней точки не сверстаем … – никто сегодня не уходит!
Ругательства выскакивали без запинки, но Яков Матвеевич не чувствовал в них привычного азарта и вкуса, маленький Вагнер, о котором говорил Евгений, болезненно толкался где-то в животе, как беспокойный плод беременной женщины.
Он сел за свой стол и стал вычитывать сегодняшний номер. Яков Матвеевич всегда гордился тем, что делает это регулярно, что в отличие от многих редакторов все проверяет собственноручно, вернее, собственноглазно.
Перед ним был материал о будущем Празднике Дружбы. Этот праздник с незапамятных времен устраивался на пограничной улице Мира. Раскидываются с обеих сторон торговые ряды со всякой всячиной, звучит музыка, люди и гуляют, и покупают, и межнационально общаются, а вечером торжества: украинское и российское начальство произносит приветственные речи, обращаясь друг к другу и к собравшемуся нарядному народу, потом парад ветеранов труда и войны, потом проезжают прекрасные всадницы на породистых лошадях из конюшни, что издавна существует в украинской части Грежина, потом выступает смешанный женский хор, красавицы, кто в сарафанах, кто в вышиванках, поют песни на четырех языках: кроме русских и украинских обязательно исполняют в конце «Хава нагила» и «Багъчаларда кестане» – из уважения к еврейской и крымско-татарской диаспорам, от которых, правда, в новые времена почти никого не осталось, но сохранилось зато уважение к традиции.
Праздник проводился обычно в первую субботу октября, когда собран богатый урожай овощей и фруктов, когда еще тепло и солнечно, но уже не жарко. А в этот раз решили приурочить торжества к моменту приезда Самого. Всем сладко мечталось, что этот Сам будет тот самый Сам, кого больше всего ждут. Остальные тоже имеют вес, но далеко не такой. Если сравнить со спортом, то этот Сам настолько был в описываемое время выше других, что занимал безусловное первое место при отсутствии второго, третьего и так далее, остальные начинались с места хорошо если седьмого-восьмого, скорее с двузначного, а меж ними была полная пустота.
Газете «Вперед!» и лично Вагнеру было указано, что нужно подготовить население к переносу праздника, дать ряд материалов на эту тему.
