Смеркалось. Низкое солнце в последний раз сбрызнуло Зону оранжевым, и Лешка, глядя на темнеющий поселок, на разросшиеся каштаны и винного цвета заросли одичавшей вишни-мутанта, подумал, что Зона по-своему красива. Может быть, потому, что в ней так мало людей. Конечно, мутантов и уродов всяких полным-полно, но иногда кажется, что в Зоне их все-таки меньше, чем снаружи, а главное, здесь мутанта можно отличить от нормального человека, а там — далеко не всегда.
В дверь сунулся псевдопес, рванул рюкзак, вздернул его, мотая лобастой головой, и опрометью метнулся к выходу. Лешка почти машинально выстрелил, попал, и тварь ткнулась в пол, так и не разжав челюстей. Расстояние между сталкером и рюкзаком увеличилось еще на пару метров и одну волчью пасть. Патронов осталось семь.
Был еще «Кольт 11–45», старая, надежная машина, которую когда-то Лешка таскал с собой, подражая героям Джека Лондона, а потом, когда оперился и повзрослел, — просто по привычке. Барабан был полон, шесть патронов — все, что осталось от жестянки, выменянной у командира «Свободы» на вполне исправную «Гадюку». Но «кольт» — это на крайний случай.
Можно, конечно, попробовать выбраться на крышу водонапорной башни и позвать на помощь через ПДА, только неизвестно еще, кто отзовется, да и стыдно, честно говоря. Лешка не без оснований считал себя опытным сталкером, кроме того, из сложных ситуаций он всегда выпутывался сам. До сих пор у него это неплохо получалось, и сталкер надеялся, что и на этот раз получится.
Но вот в чем дело — Лешке страшно хотелось домой, а домом он считал наспех подлатанный коттедж на Кордоне. Раньше у него, как и у большинства сталкеров, начисто отсутствовало чувство дома. Где более или менее безопасно — там и дом. Вот и вся оседлость. Раньше, но не теперь.
«Наверное, все дело в Катерине, — подумал сталкер. — Дом мужчины там, где его ждет женщина. — И сразу одернул себя: — Эк меня перекосило, однако! Инда на лирику потянуло. Так и стрелять можно разучиться, а не умеющие стрелять здесь долго не живут».
Внизу истошно взвыла собака, в сгустившейся на дне кирпичного стакана тьме метнулась пара горящих ржавым светом огоньков. В гости пожаловал один из кровососов. Проявляться целиком монстр, однако, не спешил, и Лешка выстрелил почти наугад туда, где только что были глаза. Попал или промазал — было неясно. Но если и попал — толку мало, кровососа одним выстрелом, даже если ружье заряжено жаканом или турбинкой, не уложишь. Регенерирует тварь почти мгновенно, нам бы так регенерировать, горя бы тогда не знали.
Патронов осталось шесть. И еще шесть в револьвере.
Разумно было не палить в быстро наступающую темень, а дождаться утра. Во-первых, оно, как известно, вечера мудренее, а во-вторых — утром видно лучше, да и шанс на то, что тварей что-нибудь или кто-нибудь отвлечет, тоже существовал. Только бы не уволокли рюкзак, а там, если Лешка до него доберется, — хана тварям.
Ждать было скучно. Ожидание можно скрасить беседой с умным человеком, выпивкой или песней. С самим собой разговаривать порядком-таки надоело, да и не таким уж Лешка оказался интересным собеседником себе любимому, выпивка находилась там же, где и патроны, так что ничего не оставалось, кроме как спеть. Благо, гитара — вот она, рядом лежит.
Не зря Лешку прозвали Звонарем, ох, не зря! Слава лучшего гитариста-сталкера звенела по всему Чернобылю. И гитара у него было непростая. Не чета обычным сталкерским гитарам, изготовленным на мебельных фабриках уже не существующей страны победившего социализма. Собственно, с гитарой этот инструмент роднило только наличие шести струн и грифа. В деку встроены шесть динамиков — два широкополосных, две «пищалки» и пара низкочастотных, с плоским диффузором. Работало это устройство от вечной батарейки, мощности которой хватало, чтобы обеспечивать питание электроакустического монстра год или два. Изготовлен был уникальный инструмент умельцами «Свободы», работавшими под чутким руководством самого музыканта. Инженер Борисов, занимавшийся в «Свободе» ремонтом и модернизацией всего и вся, но в основном стрелкового оружия, предлагал вмонтировать в гитару, которую он упорно называл «изделием», автоматический гранатомет или хотя бы пулемет, но Лешке это решение показалось неприемлемым с эстетической точки зрения, и он решительно воспротивился.
«Ну, хотя бы штык на гриф давай присобачим, — убеждал Лешку Борисов. — Понтово же получится!»
Но Лешка упорствовал. И зря, как раз сейчас гранатомет оказался бы весьма кстати. Или пулемет. Ну, хотя бы длинный, крестообразный штык, а еще лучше багор — зацепить рюкзак. Но — увы! Так что оставалось только петь.
А еще сталкера звали Звонарем за способность слышать Зону или, как он сам говорил, «прозванивать». Вот и сейчас, «прозвонив» окрестности башни, он обнаружил парочку шустрых снорков и вышедшую на охоту химеру. Химера, впрочем, была далеко, и существовал шанс, что она направится в другую сторону. Ага, ну иди себе, голубушка… А вот кровососы двигались именно к башне. В общем, публика на концерт собиралась, дело было только за музыкантом. Кроме того, на границе слышимости маячил кто-то еще, похоже, свой брат-сталкер, хотя это мог быть совсем не свой и не брат, хотя и сталкер.
Лешка включил усилитель, добавил басов и взял замысловатый аккорд.
Внизу разноголосо завыли и заклохтали. Видимо, чувство прекрасного не было совсем уж чуждо порождениям Зоны.
«Ага», — подумал Лешка, подкрутил колок, включил «изделие» на всю мощь и вдохновенно исполнил вступление к бессмертному произведению «Deep Purple» «Smoke On The Water». Результат превзошел все ожидания. Судя по звукам, доносившимся снизу, публика по достоинству оценила мастерство музыканта и теперь сбегалась со всей округи на бесплатный концерт, суливший, кроме всего прочего, и халявный ночной банкет.
«Вот гады», — весело и зло подумал Лешка.
Ему почему-то вдруг сделалось легко и совсем не страшно. Он представил себе, как было бы здорово, если бы некоторых особенно духовитых поп-артистов благодарная публика съедала бы непосредственно сразу после концерта или даже в процессе оного и какое благотворное влияние могла оказать подобная практика на современную эстраду. После чего дождался, пока шорохи, кваканье и хруст перемалываемых в процессе борьбы за места в партере мощными челюстями костей поутихнут, и приступил к основной программе.
Для начала он исполнил несколько известных баллад Райслинга, которые пользовались у сталкеров вполне заслуженной популярностью. Может быть, потому, что Зона — это все-таки немного космос. Он исполнил «Скафандр на двоих» и «Шкипера»,[6]после чего, сочтя, что публика достаточно разогрета, приступил к исполнению собственных произведений.
За «Поездом в Ад» последовала «Гадина», после нее «Любовь кашалота» и «Мутант».[7]Все это было сочинено Лешкой еще там, за Периметром Зоны, когда он, формально студент университета, а на самом деле бродячий музыкант, играл «на шляпу» в арбатских подземных переходах, на Чистых Прудах или Болотной площади. Да где только не играл! Наконец пришел черед песен Зоны. Сталкер перекурил, благо, полпачки сигарет еще оставалось, и начал с «Девочки на Кордоне», а потом, войдя в раж, исполнил все варианты блюза «100 рентген», включая и не самые пристойные. И Зона слушала про себя, слушала мертвыми ушами зомби, слуховыми перепонками кровососов и чем-то уж вовсе невообразимым, чем слушают контролеры или полтергейсты.
