– А теперь ее отца перевели из филиала фирмы в Торонто к нам, в Москву, – продолжала жаловаться Эля. – И я, как проклятая, должна помогать этой иммигрантке освоиться в русской школе.
– Так это же круто, твоя тема! Дерзай, Макаренко! – поддержал подругу Женька и тут же спохватился: – Постой, это что же, мы втроем можем заниматься?
У него даже дух перехватило – на голову вот так запросто обрушился громадный бонус – возможность новых встреч с Николь.
– А ты и рад, да? – В голосе Эли железа было, как в яблоке. – Но помни, для этого ты должен будешь каждый раз напяливать платье!
Никакие уговоры не помогали, Эля будто бы взяла сторону своих зверски строгих родителей в этом щепетильном деле. Она наотрез отказывалась признавать в Женьке мужское начало, убеждала, что родители запретят им встречаться, как только раскроется истина. И спектакль требуется продолжать, особенно теперь, когда у Жени-девушки появилась покровительница в лице Элиной мамы.
– Ну хорошо. – К полуночи Женьке пришлось сдаться, он уже сполз в кровать и откровенно засыпал. – Я готов играть эту роль до окончания школы. Но Нике мы обязательно скажем правду!
– Обязательно скажем! – подтвердила Эля. – Как только поймем, что ей можно доверять…
Эля сбросила вызов раньше, чем Женька сумел прикинуть, сколько времени займет это понимание.
Москву давно съела ночь, темнота дремала в пыльных углах Женькиной маленькой комнатушки. За дверью тихо шумела вода, из коридора полз приторный аромат ванили – это мама принимала перед сном расслабляющую ароматическую ванну. Все вокруг было, как и прежде: перемены часто подкрадываются так незаметно, что, глядя на них прямо в упор, ничего толком и не увидеть…
Пронесся месяц с тех пор, как Женька принял для себя важнейшее, если не сказать больше, – судьбоносное решение, изменившее впоследствии всю его жизнь. Но тогда он еще не знал этого. И потому совершенно спокойно, с расчетливой уверенностью и актерской сноровкой, несколько раз в неделю облачался в один из маминых бесчисленных нарядов, чтобы явиться в гости к Эле для регулярных занятий. Любопытным соседским старушкам, украшающим дворовые лавочки, он назвался Жениной кузиной, приехавшей поступать в столичный институт из Астрахани, чем вызвал сочувствие к этому очевидно небогатому на красивых невест городу. Родители Эли привыкли к несуразному виду отстающей подруги и перестали подозрительно таращиться, вспоминая слабоумного Коленьку. В школе Женька начал успевать, как никогда раньше, рискуя к лету превратиться в натурального ботана. Направленная исключительно на зубрежку уроков память работала с полной отдачей. Но все это мало волновало Женьку, его обучение двигалось как-то по инерции, являясь лишь поводом для вожделенного общения с Николь. Он работал, как мотор, несущий состав в заданном направлении и нацеленный лишь на сближение с нужным объектом. Стоит отметить, подружка из Женьки вышла отменная: привыкший к женскому обществу, он легко нашел общий язык с канадской красавицей. Тем более, Эля по большей части молчала, а ее серые цепкие глазки частенько заползали глубоко под брови, поглядывая оттуда как-то настороженно, если не враждебно. Ника тоже не блистала красноречием, что Женька относил к природной благочестивой скромности, зато веселилась после каждой его шутки, наполняя широкую комнату колокольным смехом. От этой звенящей, чуть повизгивающей радости порой даже закладывало уши. Но Женька в каждом Никином жесте, в каждом звуке ее голоса находил лишь обворожительную прелесть. Сокрушительный тайфун хохота пронесся над комнатой, когда Ника узнала о прозвище «Энциклопедия», которое так шло увесистой всезнайке, что самоотверженно взялась за домашнее обучение. И пока Эля демонстративно закладывала уши ладонями и чуть морщила без того вздернутый нос, Женька с упоением внимал безудержному, погрохатывающему веселью.
В одном таилась загвоздка: до сих пор Ника видела в нем лишь забавную девчонку, с которой так легко и весело учить уроки. У Женьки язык не поднимался сказать правду и, быть может, разрушить то доверие, что успело возникнуть между ними. Эля утверждала, будто Ника тут же заложит их, вынесет эту безобидную ложь на семейное порицание, тогда совместные занятия придется прекратить. Но это пугало Женьку куда меньше, чем вероятность быть отвергнутым любимой лишь за малую шалость – учить уроки в тягучих колготках и дамском платье. Дни спешили за днями, Ника хвалила Женьку за оптимизм, смекалку и находчивость. Ей даже нравились его естественно-широкие брови, низкий бархатистый голос, порой вылезающий из-под деланого фальцета и длинные ступни. Будто бы теперь это ценилось в модельном бизнесе. И все шло довольно сносно, пока мироздание не осмелилось столкнуть Женьку с прошлым, причем – в самый неподходящий момент.
Это случилось в тот ясный осенний день, когда на пороге зимы вдруг просыпаются мухи, выхваченные из дремы нежданным теплом. Когда на улице волосы липнут к голове под шапками, время которых давно настало, вот только природа будто забыла об этом, расстилая по городу парной, чуть дрожащий воздух.
Притомившись, слегка разомлев от занятий, девчонки вылезли на балкон. Сейчас между ними не было напряжения, Женька и сам забыл, что он парень. Они подставляли лица теплому ветру, ловили лбами солнечные лучи. Смеялись, свешивая плечи и руки к полысевшим деревьям с редкими рыжеватыми листьями. Эля как раз пыталась ухватить короткими пальцами кленовый вертолетик, что кружил в воздухе, когда кто-то окликнул ее с верхнего балкона:
– Энциклопедия, ты там никак гербарий для биологии собираешь?
Женька тоже устремился было сцапать шустрый вертолетик, но тут чуть не выпал с балкона, как птенец из гнезда. Он распахнул рот и задрал голову, будто ему в рот вот-вот должны сунуть червяка. Сверху на него пялился сам Титяков! Теперь стало понятно, отчего тот частенько ошивался здесь: просто квартира его была этажом выше.
– Титяков, отвали, – испуганно прошипела Эля. – Не смешно…
– А ты с подружками? – Титяков перегнулся через борт и буквально повис вниз головой, пытаясь разглядеть всю веселую компанию. – Я тебя где-то видел! – Он уткнул в Женьку тощий палец.
И Женька понял, час его пробил: сейчас Ника узнает всю правду о нем от какого-то тупоголового оленя.
– Скройся с глаз, Титяков! – Эля воздела к небу внушительный кулак, одновременно отжимая Женьку от края балкона, скрывая в тени своей широкой спины.
Женька зачем-то зажмурился, отвернул окривевшую мордочку в сторону, желая одного, остаться неузнанным. Он не увидел, как Титяков, ничего толком не разобрав, испуганно смылся с балкона, будто кулак Эли мог каким-то образом взлететь и огреть его по лбу. И все могло счастливо закончиться в тот же миг, без великих последствий. Ребята разошлись бы по квартирам, и жизнь закрутилась-завертелась, перемалывая ложь и правду каждого момента в единую истину бытия. Но случиться этому было не суждено, так как с верхнего балкона уже опрокинулась вниз вторая физиономия. И следом раздались обличительные слова:
– Какие люди! Женя Рудык! Никак, ты в образе?
Холодный голос Кая резанул, точно сталь острого ножа. От неожиданности Женька распахнул глаза и поднял лицо, уставившись прямо в высокомерную физиономию Стаса Ищенко. Кулак Эли как-то обмяк, рука безвольно поползла вниз, точно повинуясь покровительственному взору Ищенко. Ника с интересом разглядывала свалившегося с неба мальчишку инородного, ангельского облика. И ветер играл ее волосами, точно струнами волшебной арфы, казалось, вот-вот зазвучит мелодия, но вместо этого раздались грубые, насмешливые слова.
