– Что это такое? – Крутинская разгневалась, сразу став еще прекраснее и будто даже моложе. – Да как ты смеешь?
Она даже подпрыгивала, словно каменный пол подъезда был выстелен раскаленными углями. Но Женька уверенно перекрыл собою путь к отступлению.
– Вы думаете, что отняли себя у мира, а на самом деле забрали весь мир у себя! – театрально выдал он и сам изумился такой тираде, добавив обыденным тоном, будто смешавшись: – Вам же давно пора проветриться, а сейчас прекрасная погода. Да и компания подходящая. Правда, Эля?
Он глянул на подругу в ожидании поддержки. А Элина в ужасе уставилась на разгневанную актрису, вынужденную скакать по подъезду, как выпавший из гнезда птенец. И Женька подумал, что сейчас Эля отодвинет его в сторону, позволяя Крутинской вернуться в свою клетку. Тогда он выкатил глаза в безмолвной мольбе встать на его сторону.
– А правда, погуляйте с нами! – сказала наконец Эля, очень искренне, с надеждой и даже протянула к актрисе распахнутые руки. – Ну пожалуйста! Я была бы так счастлива пройтись рядом с вами, вот так запросто, по-соседски…
Крутинская растерянно озиралась, не в силах больше сердиться на ребят. Они были так восторженно наивны и очевидно желали ей только добра.
– Страшно, – сказала она чуть слышно и провела ладонью по лицу, будто желая разгладить морщины. – Я же теперь совсем другая, а там – все так же, как и всегда…
– Ну что вы, там все совершенно по-новому – это же не кино! – пылко вступилась Эля за вечно возвращающееся лето.
И актриса закивала, будто решив для себя что-то важное. Она промолчала, но стало ясно – страх и былые обиды уступили место заразительному юношескому пылу, который так и шпарил из глаз Женьки и Эли. Ей снова захотелось чувствовать себя живой, спорить со временем или же, наоборот, покориться ему, окунаясь в сегодняшний день и позволяя себе быть совершенно разной – обидчивой и всепрощающей, разгневанной и трепетной, нелюдимой или общительной, молодой или же старой…
Город ложился под ноги, будто только и ждал эту легкую, веселую троицу, что выкатилась из старого кирпичного дома, стоящего спиной к Москве-реке. В воздухе висел тополиный пух, и все вокруг казалось таким же светлым и парящим. Солнце нанизывало на лучи белые хлопья, точно скидывая на красавицу Москву пушистые бусы.
– Между нами, девочками, – сказал Женька, восторженно глазея по сторонам, – ни в одном спектакле я не видел таких мастерских декораций!
– Как же ты прав, мой мальчик! – отвечала Крутинская, ловя ладонью мохнатые бусины.
Они шли, подминая под себя белые воздушные улицы. И Женька еще не знал, что этим летом он пройдет все прослушивания в Щуке, а потом перед ним раскроют двери сразу несколько университетов. Пока он и подумать не мог, какой же выбор сделает к осени. Не подозревал и о том, что вскоре Ника начнет атаковать его звонками, мечтая проводить вместе как можно больше времени. И порой ему придется сбрасывать ее номер, чтобы весело, почти по-детски, бежать вместе с Элей на берег Москвы-реки и лениво греть там животы, подкладывая под затылок учебники для вступительных экзаменов. Попросту – витая в облаках. Сейчас, держа в одной руке пухлую ладошку Эли, а в другой зажимая тонкие суховатые пальцы Крутинской, Женька знал лишь одно – он есть! Он существует! Он живет каждой частичкой своего взрослеющего тела – и это по-настоящему здорово…
