Следующий момент встречи между Сталиным и Теддером стал наиболее интересным. "Сталин подчеркнул, — говорится в американском отчете, — что одной из трудностей [наступления на Висле] являлось большое количество подготовленных Германией агентов из поляков, латышей, литовцев, украинцев и знающих немецкий язык русских. Он сказал, что все они были оснащены рациями, в результате чего элемент внезапности оказался практически утрачен, Однако русским удалось устранить исходящую от них опасность проведением ряда мероприятий. Он добавил, что проведение зачисток в тыловых районах по своему значению не уступает снабжению боевых частей"[51]. Все эти данные о германских агентах являлись большим преувеличением. Но они нужны были Сталину, чтобы оправдать свои последующие безжалостные действия в Польше. Берия также старался навесить ярлык на польское Сопротивление, которое не находилось под контролем коммунистов. Он относился к Армии Крайовой не иначе как к "фашистской" организации, несмотря на все ее жертвы во время восстания в Варшаве в 1944 году.
Темп наступления Красной Армии продолжал оставаться чрезвычайно высоким и в последующие сутки. Казалось, что части соревнуются друг с другом в скорости передвижения. Частично столь быстрое наступление объяснялось простотой и надежностью конструкции танка Т-34, а также его широкими гусеницами, позволявшими двигаться как по грязи, так и по глубокому снегу и льду. Многое теперь зависело от опыта механиков-водителей, поскольку их машины оторвались от своих баз снабжения и ремонтных мастерских. "Ах, что за жизнь была до войны! — говорил один из танкистов писателю Гроссману. — Было так много запасных частей"[52]. Как только небо расчистилось, головные колонны танков стали получать воздушную поддержку. Им на помощь, как и обещал Жуков, вылетели советские штурмовики, которых немцы называли "Jabos" (сокращение от "Jagdbomber" — истребитель-бомбардировщик). Полковник Гусаковский, форсировавший Пилицу, впоследствии хвастался, что "советские танки двигались вперед быстрее, чем поезда на Берлин"[53].
Небольшой немецкий гарнизон, остававшийся в Варшаве, был просто бессилен продолжать оборону города. В его состав входили только инженерные части и четыре батальона (один из них ремонтный)[54]. Гарнизон потерял контакт с командованием 9-й армии в результате наступления советских войск быстрого продвижения 47-й танковой бригады на Сохачев с юга и обхода Варшавы с севера частями 47-й армии.
16 января штаб группы армий "А" генерала Харпе поставил ОКХ в известность, что Варшаву удержать не удастся. Сложившуюся ситуацию Гудериан обсудил со своим начальником оперативного управления полковником Богиславом фон Бонином. Было решено предоставить группе армий свободу рук, после чего Гудериан подписал соответствующее распоряжение. Однако Гитлер узнал о решении оставить Варшаву несколько раньше, чем об этом ему успел доложить заместитель Гудериана, генерал Вальтер Венк. Гитлер буквально взорвался. "Немедленно все остановите! — закричал он. — Крепость Варшава должна продолжать сопротивление"[55]. Однако было уже слишком поздно отменить решение — радиосвязь с гарнизоном прервалась. Несколько дней спустя Гитлер отдал приказ, согласно которому любое распоряжение командующим группами армий должно быть предварительно одобрено лично им.
Падение Варшавы еще более увеличило трещину во взаимоотношениях между Гитлером и Гудерианом. Последний все еще продолжал оспаривать приказ фюрера о переброске танкового корпуса "Великая Германия" из Восточной Пруссии на юг. Более того, Гудериан пришел в ярость, когда узнал, что фюрер отдал распоряжение направить 6-ю танковую армию СС с Западного фронта не на Вислу, а в Венгрию. Однако Гитлер, разгневанный сдачей Варшавы, отказался даже обсуждать этот вопрос.
На следующий день, 18 января, Гудериан получил публичный выговор от фюрера. Но худшее было впереди. По воспоминаниям полковника из штаба ОКХ, барона фон Гумбольдта[56], в тот вечер штабные работники собрались вместе, чтобы отпраздновать день рождения фон Бонина. Когда стоявшие вокруг большой оперативной карты офицеры подняли бокалы шампанского в честь начальника оперативного управления, в помещение неожиданно вошел генерал Майзель. Он являлся помощником начальника управления кадрами верховного командования. За ним следовали два обер-лейтенанта с автоматами. Майзель отчеканил: "Господин фон Бонин. Я должен просить вас следовать за мной". Вместе с Бонином были арестованы также подполковник фон Кристен и подполковник фон дем Кнезебек. Их, по прямому указанию фюрера, отправили в тюрьму на Принц-Альбрехтштрассе, где арестованных уже поджидало гестапо.
Гитлер рассматривал случай со сдачей Варшавы как еще одно доказательство предательства со стороны армии. Дискредитировав генерала Харпе, он также снял с командования 9-й армией генерала фон Лютвица. В сущности, фюрера не интересовал оперативный аспект произошедших событий. Им двигало маниакальное тщеславие, которое побуждало его до последнего момента оборонять столицу захваченного немцами государства, несмотря даже на то, что этот город был ранее разрушен почти до основания. Гудериан заступился за трех арестованных штабных офицеров, утверждая: поскольку решение оставить Варшаву лежит целиком на его совести, то он также должен быть допрошен. Гитлер, стремясь предъявить обвинение и генеральному штабу, поймал Гудериана на слове. Поэтому в самый критический момент битвы на Висле начальник генерального штаба сухопутных войск просидел несколько часов на допросе, который проводили Эрнст Кальтенбруннер,
начальник Управления имперской безопасности, и Генрих Мюллер, шеф гестапо. Гудериану удалось все же добиться освобождения двух штабных офицеров, но Бонин оставался в концентрационном лагере вплоть до конца войны.
Мартин Борман добрался до Берлина 19 января. На следующий день он отметил в своем дневнике, что ситуация на востоке становится все более и более угрожающей: немецкие части отступают из района Вартегау, а передовые части противника уже приблизились к Катовице[57]. В этот же день советские войска пересекли границу рейха в районе Верхней Силезии.
Жена Гудериана покинула имение Шлосс-Дайпенхоф за полчаса до того, как оно стало подвергаться артиллерийскому обстрелу[58]. Начальник генштаба писал, что слуги (которые являлись, возможно, прибалтийскими немцами) со слезами ни глазах умоляли ее взять их с собой. И дело тут было не только в их лояльности режиму — уже начали распространяться слухи о том, что творится в Восточной Пруссии.
