Деды с дембелями разобраться «с этим отмороженным» впрямую не решились и на четверо суток загнали меня в наряды, не давая спать. Ха, ха, ха… Короче, никто ничего так и не понял.
Пришли первые молодые – наша «замена». Сначала пехота с карантинов, потом «спецы» с учебок. Жизнь упростилась. Естественно, у нас и в помине не было азадбашского беспредела, но все же армия-то советская.
* * *
Отгремел и мой приказ. Я уже и не дембель – «гражданский», служить еще, правда, полгода. Ну да ладно… свыклись.
В октябре 84-го сижу в расположении связистов, прямо напротив своей оружейки. Общаюсь с земляком. Слышу крики, мат. Поднимаю глаза. Годовалый из моей роты лупит молодого. Кличка у «черпака» была Киргиз. Он действительно из Киргизии. Отслужил у нас полгода. Прибыл из учебки – механик-водитель. Ничем себя не проявлял раньше, а тут, бля, разошелся. Дедушка хренов.
Сам здоровый, не выше меня, но все равно хорошо за метр семьдесят и крепкий. Молодой – ростом с пулемет Калашникова – пытается вырваться.
В этот момент Киргиз размашисто, с «провалом» засаживает молодому пыром в пах… Какой до боли знакомый удар! Я это уже видел…
Время вновь выкинуло свой фирменный фортель. Встало… Заклубился желтый туман. В замершем вязком пространстве поднимаюсь и, словно тяжелый крейсер, плыву к оружейке. Там события разворачиваются полным ходом, но при этом как в замедленной съемке. Драка перекатилась на территорию оружейной. Старший сержант Сашка Михеев, замстаршины роты, пытается оттянуть Киргиза. Плоскомордый озверел и кидается на деда. Михеев, недолго думая, хватает саперную лопатку и бьет того по роже. Бьет неправильно. Не рубит, а тыкает ребром. Все равно хватило. Рассек бровь и щеку под щелкой глаза. Урюк визжит и вцепляется в сержантские грудки. Тот вдруг видит меня и замирает. Успел, наверное, в глазки заглянуть.
Уже недолго, полметра от силы… я позади урюка, за спиной. Но мне нужно пространство. Вновь обретено счастье не размышлять… И теперь я многое умею. Слишком многое. Их – и Киргиза, и Михеева – уже так не учили. Мне повезло. Им – нет…
Я беру одной рукой чурку за воротник и, продолжая его движение, начинаю менять траекторию. Он описывает стремительный полукруг. Теперь плоскомордый стоит спиной к оружейке. Я наступаю ногой под правое колено, и он начинает садиться вниз. Но я все равно быстрее. Намного… На порядок! Время – оно избрало меня…
Левой ногой заступил перед ним и прижался пахом к его лопатке. Левым предплечьем ловлю его шею. Правую ладонь накладываю ему на затылок, а кистью левой фиксирую локтевой сгиб. Хорошо взялся, плотно… руки связались в деревянный ворот. И потянул…
Не руками, не спиной и даже не ногами. Всем естеством своим начал медленно вытягивать эту суку вверх.
Не было ненависти, не было злости, вообще чувств не было. Только ощущение запредельной гармонии, слияния с окружающим, с миром… как пробуждение от сладкого сна… как наслаждение суровым черным блюзом… тягучее, мягкое, сонное, теплое… с истомой…
Киргиз что-то хрюкнул вначале и начал судорожно скрести руками. Я видел, как его ногти, обламываясь и кровоточа, сучили по моему плечу.
Я не торопился… мы со временем на «ты»…
Вообще это быстрый прием. Есть три варианта: можно потянуть пальцами, и, если повезет, пережмется сонная артерия. Можно и нужно давить рукой в затылок, опуская голову вниз и проворачивая левую руку от себя, лучевой костью загоняя ему кадык по самое «не хочу». И этого я не делал. А можно вообще отпустить его колено и, зашагнув правой за левую ногу, не отпуская головы, резко повернуться всем корпусом.
Вот интересно, какая картинка перед глазами, если твоя башка, обернувшись на 270 градусов, «равнение налево» делает?
Но и проворачивать я тоже не стал… Я его душил тупо, как тогда говорили – «на физике», и не давая никаких шансов. Долго и наверняка очень мучительно.
Передо мной выросли двое – Сашка Михеев и Санек Катаев. Что-то кричали, но руками не трогали. Страшно…
Киргиз начал конвульсивно дергаться. С последним рывком тела я его отпустил, обошел упавшее тело и прошел сквозь очумевших пацанов…
Мне было хорошо…
Все встало на свои места…
Я отстоял свой пост…
Азадбаш – умер…
Я – выздоровел…
* * *
Как пацаны его откачивали и как плоскомордого приводили в себя в санчасти, я не спрашивал. Все равно… На разборе полетов мой взводный пообещал добить Киргиза по выходу с губы (новый ротный, капитан Степанов, после краткого разбирательства залупил тому «десятку»).
Мои дембеля пожали плечами: на хрен тебе это надо? Что тут можно объяснить – мне двадцать лет понадобилось на осмысление!
Деды посмеялись…
Молодые причислили к лику…
Вечером того дня я лежал в своей палатке и отдыхал душою. Зашел мой «младший брат» Санек Катаев:
– Глебыч, там с тобой Михеев поговорить хочет…
– Меня что, командиром батальона назначили?
Санек не понял. Смотрит.
– Да пусть заходит, Саня, вы че тут официалку разводите!
– Да ладно, Глебыч, не выделывайся, выйди к пацану.
– О-о-о…
Выхожу. Сидит в курилке несчастный Санек Михеев. Подсаживаюсь. Он бросает свою сигарету, вытаскивает пачку «цивильных» – с фильтром. Закуриваем. Молчим…
– С Юрцом все нормально…
Я отвечаю:
– Хорошо…
Юрец – это молодой, выхвативший от Киргиза. Я распорядился, чтобы его кто-то из сержантов сопроводил в санчасть на медосмотр. Мало ли чего, может, он стесняется. Я-то удар видел, и мне плевать на заверения, что, мол, все нормально – не попали.
– Я этому урюку отнес на губу чай и хлеб…
Что, братишка, совесть взыграла? На кой она тебе, родной, в этом мире уродливом? Спрашиваю:
– Не подох?
– Нет… Поначалу периодически задыхался, но потом ничего – оклыгался.
– Жаль…
– Не знаю… Врачи говорят, могут быть последствия. Серьезно…
– Не будет ничего.
– В смысле?
– Ничего, расслабься…
Докурили. Попрощались. Разошлись.
Он пошел по своим замстаршинским делам, а я к Толяну, в «пятую». Хоть и не друзья, но на косячок сообразить с ним всегда можно было.
Хороший пацан был. Санька Михеев. Погиб глупо. Дома, сразу после армии. Перекинулся на тракторе в своей Ростовской области…
* * *
Вот такая вот история… про стойких оловянных солдатиков.
Файзабад
Светлой памяти Сергея Звонарева и Александра Катаева посвящается…
