Сам я в ближайшее время намеревался встретиться с администратором Томми Санделля Кристером Юнсоном.
Прошло, однако, два дня, прежде чем мне удалось с ним поговорить. Это произошло в баре «Бычий глаз» – «Бычке», как его называют в Мальмё. На Юнсоне был тот самый костюм, в котором он выпроваживал Томми Санделля из «Бастарда» в памятную пятницу. Я задумался: чем Кристер красит волосы, если они выглядят такими черными? Это показалось мне странным, ведь он никогда не придавал значения своей внешности. Когда я подошел к «Бычку», Кристер уже сидел на улице за столиком, с сигаретой и большим бокалом чего-то крепкого.
– Может, войдем внутрь? – предложил я. – Здесь холодно, как и всегда в эту пору в Мальмё.
– Только когда докурю, – кивнул он.
Кристер, сколько я его помнил, всегда оставался на периферии шведской музыкальной жизни. Он начинал в семидесятые годы как бас-гитарист в одной прогг-группе[16]из Гётеборга. Потом переключился на тяжелый рок и стал носить прическу в стиле Рода Стюарда. В восьмидесятые играл блюз с норландцем, имени которого я не помню. Но прежде всего Кристер Юнсон был известен как антрепренер и организатор гастролей.
В тот раз мы так и просидели весь вечер за уличным столиком. Кристер выкурил почти всю красную пачку «Принца», судя по надписи «Smoking kills»[17]купленную за границей, и выпил четыре больших виски. Мы прервались только один раз, по просьбе фоторепортера, пожелавшего снять нас вместе.
– Как тебе пришло в голову организовать гастроли Томми Сандерса? – удивился я. – Разве у него так много поклонников?
– Достаточно, как ни странно, – отвечал Кристер. – Особенно в провинции. Здесь не такие снобы. Тот, кто засветился на телевидении, соберет любой паб, я даже не сомневался в этом. А Томми был на телевидении.
– Но ты не хуже меня знаешь, какой он… ненадежный.
– Определенный риск, конечно, есть, – вздохнул Кристер. – Главное – придерживаться нормы по алкоголю: два холодных пива по утрам, перед тем как сесть в машину, два в обед и три-четыре непосредственно перед концертом.
– И что же случилось в пятницу?
Я поднял воротник пальто и сунул руки в карманы, пытаясь согреться. Я жалел, что не надел шапку, и завидовал шевелюре Юнсона а-ля Род Стюард.
– Он перебрал, напился в стельку. В том самом кабаке возле отеля, где ты его встретил. Обидно! Самое гадкое место нашего турне. «КВ» в Мальмё, по крайней мере, престижней. – Он закурил очередную сигарету, отбросил со лба волосы, необыкновенно пышные для мужчины за сорок, и, понизив голос, добавил: – Кроме того, там хорошо платят.
– И сколько вы получаете? – поинтересовался я.
– Где как. В «КВ» – пятьдесят пять, в других местах – по десять – пятнадцать, все зависит от сборов.
– Но ты ведь что-то берешь себе?
Он кивнул:
– Половину. Мы экономим. Номер снимаем только для Томми. Я ударник, Чурбан играет на бас-гитаре. По правде говоря, Томми обычно останавливается в мотелях, только в Мальмё потребовал более-менее приличный отель. Я храню квитанции; если бронировать по Интернету заранее, обходится совсем недорого.
– А ты и Чурбан?
– Что?
– Где вы живете?
– Спим в машине – так повелось. Чурбан – отличный блюзовый барабанщик, он никогда не наживался на этих турне, и ему плевать, что думают другие. Я ничего не беру за свою игру, Чурбану отстегиваю его процент, конечно.
Чурбана, собственно, звали Рогер Блумгрен. Он был коренастый и маленького роста, за что и получил свое прозвище, и специализировался на блюзе и рокабилли.
– И где сейчас Чурбан? – спросил я.
– Не знаю, – пожал плечами Кристер. – Мы закончили дела с полицией и теперь едем домой в Хагфорс. Потом он, вероятно, возьмет билет на поезд до Стокгольма. Так всегда было.
– Что же все-таки случилось в пятницу? – допытывался я. – Ты знаешь девушку, что была в постели с Санделлем?
– Нет, я не видел ее. Я приехал забрать Санделля на концерт и понял, что играть он не может. Он уронил губную гармошку, а потом взял гитару задом наперед и вылил в себя полбутылки вина.
– Но где он мог ее встретить?
– Понятия не имею. – Кристер пожал плечами. – Позволь мне взять еще пива, тогда я продолжу.
– Нет, сегодня плачу я.
Приятно оказаться в теплом помещении, пусть даже на то короткое время, какое понадобилось бармену, чтобы нацедить бокал.
Кристер Юнсон снова закурил, сделал три хороших глотка и только потом продолжил:
– Ты ведь знаешь, каков он. Падок на женщин. «Прекрасных дам», – передразнил Кристер, подражая манере Санделля выражаться высоким слогом.
– Но женщины сами к нему липнут.
– Санделль много говорил о мадам, с которой ты был в пятницу. О том, что она слишком хороша для тебя и он просто обязан заняться ею.
– Вот как! – Мне стало не по себе оттого, что Ульрика Пальмгрен фигурировала в этой истории.
– Могу я открыть тебе секрет? – спросил Кристер тоном, не предполагающим возражений. – Все это пустое.
– Что пустое? – не понял я.
– Он ни на что не способен. Он не боец на этом фронте.
– Не боец на этом фронте? – переспросил я.
– Именно. И за это я, пожалуй, больше всего зол на Санделля. Я много с кем ездил – и с ворами, и с убийцами, с гомосексуалистами и педофилами, – но никто не вел себя так, как Санделль. Мы с Чурбаном делаем все: устанавливаем, погружаем и разгружаем, а он сидит с бутылкой вина и двумя-тремя «прекрасными дамами» в гримерной и рассуждает о блюзе, и о поэзии, и о том, какие у них красивые руки, и что он мог бы нарисовать их обнаженными после концерта, у них ведь такие тела. И они, конечно, соглашаются, раздеваются и позволяют писать с них картины, если он того хочет.
– Не взять ли нам чего-нибудь поесть? – перебил я Юнсона. – Здесь готовят превосходную свинину под луковым соусом, если мне не изменяет память.
– Спасибо, с меня достаточно пива, – ответил Кристер. – Оно насыщает. – Некоторое время он молча смотрел на бокал. – И все-таки я их не понимаю.
– Кого? – удивился я.
– Баб, девок. Я знаю, как оно бывает: когда гастролируешь со звездами семидесятых – в зале одни старые перечницы. Приходят, чтобы вспомнить молодость, и даже считают своим долгом одеться как тогда… Позор человечества. Но с Санделлем все иначе. – Он последний раз глотнул из бокала.
– Что именно? – недоумевал я.
– К нему ходят молодые… Я помогал ему…
