Мария сама испугалась того, как сильно должна была волноваться сестра по ее вине. Она смотрела на Софи и Фло: они держали друг друга в объятиях, гладили и целовали.
— Со мной все хорошо, мамочка, — шептала Фло. — Все в порядке.
— Я так рада, что ты дома, солнышко, — говорила в ответ Софи, ладонью убирая пряди соломенного цвета волос со лба дочки.
— Можно поговорить с тобой? — через некоторое время спросила Мария.
— Говори, — сказала Софи.
— Я имела в виду наедине.
Мария улыбнулась Фло в тщетной попытке приободрить девочку. Та застыла на месте, глаза ее наполнились ужасом.
— Конечно. Иди к Саймону, солнышко, ладно? — попросила Софи.
— Хорошо, мамочка, — тоненьким голоском ответила Фло и убежала.
Мария глубоко вдохнула. Она знала, что если коснется рукой груди, то почувствует, как с бешеной скоростью колотится ее сердце.
— Я слышала, что ты говорила в библиотеке, — сообщила она. — Я стояла в соседнем проходе.
— И что я такого говорила? — поинтересовалась Софи, ударяя молотком по куску льда, завернутому в полотенце.
— Ты говорила Фло, что отправишь ее в тюрьму.
Софи скорчила гримасу и с негодованием потрясла головой.
— Поговорим об этом, когда у тебя будут дети, — сказала она. — Все матери в Хатуквити пугают этим своих чад. Никто же не думает об этом всерьез. — Софи достала из ящика пакетик шоколадных чипсов и начала их есть.
— Но Фло поверила. Она так рыдала, что казалось, будто у нее сердце разрывается. Разве библиотекарь не рассказала тебе об этом?
— Да она мне целую лекцию прочла о том, что я не должна больше оставлять там Фло одну. Я ведь иногда оставляю детей в библиотеке, когда иду на рынок или на почту, совсем ненадолго — так все делают! Разве ты не помнишь, как мы часами сидели там, дожидаясь маму? — спросила Софи, забрасывая чипсы один за другим себе в рот.
— Помню, — сказала Мария, однако она помнила и то, что им тогда было гораздо больше шести лет. — Можешь объяснить мне одну вещь? Почему ты так разозлилась на Фло?
— Она специально сбросила с полки в магазине банку маринованных пикулей. Она и раньше так делала.
— А я думала, дело в том, что она плакала у зубного врача.
— Это она тебе сказала? — спросила Софи, глядя сестре прямо в глаза.
Мария заколебалась. Она хотела защитить племянницу, однако в то же время ей необходимо было услышать ответ Софи.
— Да, она мне сказала, — произнесла Мария.
— Пожалуй, я была слишком строга. — Голос Софи слегка дрогнул. — Пол Кауфман наш хороший друг, они с Гордоном играют вместе в гольф. Пол обожает наших детей, и я видела, как он расстроился, когда Фло начала плакать. Он считает, что работает очень бережно. На самом деле Фло его вовсе не боится — просто ее друзья рассказали ей, что все боятся дантистов, вот она и расплакалась.
— Господи, да я сама боюсь дантистов, — сказала Мария, чувствуя себя немного спокойнее.
— Ну, после тех лекарей-шаманов к которым ты, наверное, привыкла… — Софи попыталась улыбнуться.
— Софи, — промолвила Мария, стараясь, чтобы ее голос прозвучал мягко, — я беспокоюсь о тебе. Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — ответила Софи, однако суставы ее пальцев, сжимавших ручку молотка, побелели.
— Для чего лед? — спросила Мария.
— Для черной икры. — Она у нас сегодня на ужин. Белужья, из России — Гордон любит такую больше всего.
— И по какому поводу? — поинтересовалась Мария.
— Без всякого повода, — сказала Софи. — Мы живем так каждый день — именно поэтому мы так счастливы. Ну или отчасти поэтому.
Слушая ласковый голос сестры, стоя в ее уютной кухне, Мария чуть было не решила, что все, что она услышала в библиотеке, ей просто почудилось. Потом она вспомнила про золотую статуэтку, и все ее благорасположение сразу улетучилось.
— Черная икра на ужин во вторник, — негромко произнесла Мария, страстно желая и в то же время не осмеливаясь заходить дальше. — Ничего себе!
— Ты хочешь сказать, что Гордон этого не заслуживает? — резким тоном спросила Софи.
— Ничего подобного. Заслуживает, конечно.
Внезапно она поняла, как странно ведет себя Софи: спокойно колет лед для икры, в то время как ее дочь находится неизвестно где. Мария почувствовала, что пора уходить. Что она и сделала.
Глава 4
«Прежде чем выдвинуть обвинение в пренебрежении родительскими обязанностями, нужно все как следует взвесить», — торжественно произнес Питер Дарк. Его вьющиеся черные волосы были коротко подстрижены. С прошлой зимы он отрастил аккуратные усики, которые превосходно вписывались в его имидж юриста из небольшого городка. В стеклах его очков в тонкой оправе отражались огоньки свечей. Питер сооружал качели из своих столовых приборов: перевернутая вверх дном ложка служила опорой, а нож — доской.
— Я не выдвигаю никаких обвинений! — воскликнула Мария. — Я просто разговариваю с моим братом и с моей лучшей подругой.
— Однако ты должна понимать, что это обвинение, и весьма серьезное. Услышь его Софи, и она отвернется от тебя навсегда.
— А тебе все колеса проткнет, — добавила Нелл. Мария чувствовала, что Нелл недовольна Питером, тем, что он сперва ответил как адвокат и только потом — как брат.
Пышные рыжие кудри Нелл отлично смотрелись на фоне ее черной бархатной блузки. Мария была тронута тем, что Нелл, как только услышала о том, что случилось у Софи, пригласила ее на обед.
— Если что-то подобное действительно происходит, — продолжала Нелл, — мы не можем беспокоиться о чувствах Софи. Мы должны думать о Саймоне и Фло.
— Думаете, я спятила? — спросила Мария. — Или это в порядке вещей?
— Что именно? — уточнил Питер, отправляя в рот кусок трески. — Родителям случается выйти из себя. У всех свои методы приучения детей к дисциплине.
— А ты сказал бы Энди, что отправишь его в тюрьму?
— Нет, — ответил Питер.
— Знаете, а мне мама однажды пригрозила, что отправит в тюрьму, если я буду плохо себя вести, — призналась Нелл. — Мне кажется, в нашем городе матери, у которых есть дочки, просто не могут удержаться от этого. Представляю себе: ты на грани нервного срыва, а тут как раз женская тюрьма в двух милях от дома…
— Софи сказала то же самое, — произнесла Мария.
— Она их точно не бьет, — сказал Питер. — Если бы била, оставались бы следы: синяки или что-то в этом роде.
— Боюсь, это похуже синяков, — ответила Мария. Она не могла избавиться от голосов, звучавших в ее голове: от ласкового тона Софи и полных ужаса и отчаяния рыданий Фло. Не важно, что говорит Софи, не важно, что Питер готов до последнего закрывать глаза на происходящее — Мария знала, что шестилетний ребенок не должен испытывать подобных чувств.
