Only if for a night[5].
На заднем плане играли «Florence And The Machine». Белоснежка раскаивалась в своем выборе музыки. Или не раскаивалась? Она знала, на что шла, когда включила эту группу. Знала, какую обстановку создает такая музыка.
Прикосновения Огонька заставили девушку погрузиться в прекрасную, подобную сну реальность. Она смогла на миг забыть обо всем. О страхе. О напряжении. Не стоило ни о чем думать. Расслабление и тепло растекались по плечам.
Белоснежка не знала, как долго это продолжалось, но в какой-то момент она заметила, что массаж изменился, стал больше похож на ласки. Огонек нежно гладил ее шею, и каждое поглаживание словно прогоняло по спине девушки электрические импульсы, и приятное ощущение распространялось все ниже и ниже. Спокойствия становилось все меньше, внутри разгоралось пламя. Руки Огонька гладили ее шею и мочки ушей, а потом возвращались к затылку, и она чувствовала на своей коже его горячее дыхание.
Они вдвоем друг напротив друга, в объятиях… Прерывистое дыхание, соприкоснувшиеся губы…
Они вдвоем в душе: обнаженная скользкая кожа, прикосновение, влага, твердая кафельная стена за спиной, эхо маленького помещения…
Они вдвоем на матрасе Белоснежки – сморщенные простыни, вздохи, зубы, впившиеся в плечо, крики, которым нельзя сопротивляться…
Они вдвоем в своем лесу, вокруг – запах хвои, они спрятаны в тени, приклеены друг к другу, потеряны друг в друге, и где-то далеко-далеко над миром, в просвете между ветвями, виден мерцающий свет звезд…
Белоснежка вздрогнула от этой фантазии. Она быстро поднялась и отошла от Огонька:
– Ты должен уйти.
Девушка решительно смотрела мимо гостя. Нельзя было рисковать, глядя ему в глаза. Тогда она не смогла бы выставить его из квартиры.
Огонек не задавал вопросов. Он спокойно пошел в коридор и в полной тишине надел куртку.
В дверях он все же оглянулся, улыбнулся и сказал:
– Мы встретимся вновь, принцесса. И ты это знаешь. Мы не можем долго быть в разлуке.
И он ушел, не дожидаясь, что ответит его бывшая девушка.
Белоснежка осталась у двери. Она знала, что Огонек прав.
Я так часто вижу, как люди могут быть необъяснимо жестоки друг к другу… Особенно в школе.
Дети и подростки находят друг у друга болевые точки и безжалостно бьют по ним. Они – хищники. Школа – это загон и бойцовская яма. Выживет и победит лишь сильнейший.
Поэтому я мечтаю о том, чтобы воплотить в жизнь свои угрозы.
Все смотрят спектакль.
В тишине, в темном зале.
Вначале сцена полна криков, крови и трупов. Паника. Двери на замке. За ними целая публика. Как один. Никто не может убежать. Я выкрашу весь зал алым.
Жизнь – только тень, она – актер на сцене.
Сыграл свой час, побегал, пошумел –
И был таков. Жизнь – сказка в пересказе
Глупца. Она полна трескучих слов
И ничего не значит[6].
Они тоже смогут научиться тому, что самые сильные, самые жестокие, самые хитрые не являются непобедимыми. Они научатся этому через самое жестокое.
Во имя жизни и смерти.
10 декабря
Воскресенье
8
Она увидела варенье, капающее на пол. Увидела лужу крови, которая разрасталась и разрасталась…
Белоснежка завидовала. В первый раз настолько сильно.
Раньше она часто хотела быть кем-то другим. Кем-то таким, кому не надо запудривать дома синяки и отсасывать кровь, идущую из нижней губы, утверждая, что споткнулась и упала. Но это была, скорее, не обычная зависть, а желание выпасть из собственной жизни.
Отец Сампсы принес к столу большую стопку блинов.
– Конечно, они не совсем ровные, – прокомментировал он.
– Разумеется, по-другому и быть не могло, когда ты одним глазом следишь за ними, а другим наблюдаешь за игрой на «айпэде», – заметила мама Сампсы и погладила руку мужа.
Их маленькая дочь Саара раскачивалась на стуле.
– Я съем хоть шесть блинов! – громко сообщила она.
– Шесть блинов. Блесть шинов, – усмехнулся Сампса. – Хорошо, что не пять!
– Ты о чем? – удивилась его младшая сестра.
– Узнаешь, когда подрастешь.
– Заткни рот блином, – довольно сказала Саара.
Мама Сампсы подмигнула папе:
– Это ты ее этому научил?
Ее муж невинно пожал плечами.
– Дети учатся всему, что происходит вокруг них, – объявил он.
Белоснежка удивленно наблюдала за этим диалогом. Она не привыкла находиться в такой семье, где все постоянно – ласково и нежно, по-доброму – подкалывают друг друга и все время смеются. Казалось, что все члены семьи ее друга говорили не переставая. Реплики сыпались, как мячики, летающие туда-сюда: часть их падает на пол, но никто не расстраивается из-за этого. На первый взгляд, беседа выглядела хаотичной, но тем не менее это было не так. Все находились в своей тарелке. Даже Саара, которой было всего лишь четыре года.
В доме Сампсы царил своего рода нежный хаос. Помещение нельзя было назвать аккуратно убранным. Повсюду валялись разные вещи: игрушки были разбросаны по полу, одежда – по спинкам стульев, на полу возвышались горы газет и книг, и везде стояли наполовину открытые коробки и пачки, по которым было неясно, клали в них что-то или, наоборот, доставали. У родителей Белоснежки подобного никогда не наблюдалось.
Она завидовала семье своего друга так сильно, что сердце у нее разрывалось на части. По всему было видно, что для них жизнь – это здесь и сейчас. Они заботились друг о друге, им было хорошо и весело вместе. Быть вместе для них означало что-то само собой разумеющееся, без обязательств. В этом не было никакого насилия, притворства и позерства, в том числе и сейчас, хотя рядом с ними был посторонний человек, Белоснежка. Они приняли ее как родственника, которого давно не видели, но который смог вмиг стать для них своим. Девушку никогда и нигде не принимали так радушно, как в доме семьи Сампсы: она поняла это, как только переступила порог. Шведо-финская родня ее отца всегда казалась ей чужой, хотя и там было много веселых песен и прибауток. Но среди них Белоснежка всегда чувствовала себя белой вороной, от которой ждали большей радости и общительности. А семья Сампсы была такой же, как и сам Сампса: без требований и ожиданий. Девушка посмотрела краем глаза на своего бойфренда – спокойного, широко улыбающегося, накладывающего блины сестренке в тарелку. Гостья знала, что такого в их семье не было никогда.
В жизни Сампсы все было очень хорошо. Его счастье было понятным и полностью оправданным.
