Весь этот праздничный месяц мы меняли наших лошадей на кожаные переметные сумы, расписную посуду, ожерелья из стеклянных бусин и маленьких девочек. Мы слушали рассказы о том, что происходит в большом мире. Нам стало известно, что на Персию, самую большую из всех земных империй, напала пришедшая с запада армия. Персы бежали от нашествия на восток, и их роскошные ткани, тонкая посуда и драгоценные украшения теперь задешево обменивались на наших рынках. Мужчины и женщины красовались в персидских одеяниях и устилали свои шатры персидскими коврами. Я, Тания, смотрела на эту игру цветов и всеобщее возбуждение, и меня одолевали дурные предчувствия и неясный страх.
Амазонки в немом восторге застыли перед с игрушками, а потом вдруг раскричались и принялись хохотать. Они тянули руки к статуэткам, куколкам, механическим зверюшкам, управляемым хитрой системой ремешков и лент, сумочкам с прелестными камешками для игры в шахматы, золотым монеткам для лягушек с разинутым ртом, счетам с костяшками, плавающим стеклянным рыбкам и птичкам с настоящими перьями. Торговец суетился, хватал игрушки и бурно жестикулировал, назначая цены. Он был забавный, но его крики смущали моих сестер. Они отошли подальше и перестали смеяться. Они не знали, что выбрать. Мы ничем не владели, и нам было трудно что-нибудь взять.
Я отправилась к торговцам специями, чтобы сделать запасы на год. В терракотовых горшках синий, желтый, шафрановый, оранжевый, лиловый, лилово-оранжевый, переливы зеленого смешивались с оттенками желтого и многообразием белого. Цены на специи упали. Я предугадывала великую перемену. Я последовала за царицей к рядам с тканями. Они касались моего лица, ласкали ладонь. Грубые, мягкие, тонкие, плотные, прозрачные, непроницаемые, блестящие, линялые, белые, черные, зеленые, синие, оранжевые, красные, они колыхались на ветру и полыхали на солнце. Я была очарована, ослеплена и опустила глаза к земле. Дочери Сиберии не могли себе позволить такой роскоши.
Мы обогнули шатер и оказались перед горшечными рядами. На земле громоздились вазы, кратеры, блюда, расписанные геометрическими узорами. Сидевшие на коврах кочевники что-то бурно обсуждали, размахивая руками. Для подсчетов они использовали разноцветные камешки, сделки совершали в последний день.
За горшечным рядом начинался невольничий рынок. Мужчины в набедренных повязках, скованные по рукам и ногам, сидели на земле с отрешенными лицами, но стоило кому-нибудь подойти, и в их глазах загоралась ненависть, они готовы были кинуться, укусить, вцепиться в горло.
Под полотняным навесом, где торговали растениями, царили прохлада и диковинные ароматы. Экзотические цветы с загадочными названиями притягивали к себе мою царицу. Она шла медленно, уходила и возвращалась, останавливалась у поправившегося растения и долго вглядывалась в него, словно пыталась запечатлеть в памяти навечно.
Солнце клонилось к закату. Мы возвращались назад, насладившись прогулкой, но с пустыми руками. Амазонки никогда не покупают ничего роскошного, мы довольствуемся необходимым.
В квартале харчевен были натянуты шатры, где сошедшиеся на одну ночь пары находили приют за три черных камешка. Люди пили теплое молоко и хмельные напитки, ели жаренное на вертелах мясо. Блеяли привязанные к столбам козлята, лаяли собаки. Громче других звучал в толпе общий для всех племен степи язык купли-продажи.
Мужчины и женщины замолкали и расступались перед царицей амазонок. Она была невысока ростом, но от нее исходило сияние, подобное солнечному свету, предвещающему счастливый трудовой день. Густые брови, черные глаза и пухлые губы свидетельствовали о неукротимости натуры. По примеру повелительницы мы отгораживались от чужого любопытства, кутаясь в нашу гордость, как в роскошную мантию.
Наша царица была молода, но ее почитали и боялись. Красота правительницы не блекла от наговоров недругов, слухи придавали ей ореол тайны. Об амазонках ходило множество легенд. Мы будто бы похищали мужчин, становились их женами, а наутро после брачной церемонии убивали. Еще говорили, что чрево царицы амазонок делает воинов непобедимыми, потому-то многие и рискуют жизнью, чтобы изведать ее ласки. Женщины в толпе смотрели нам вслед с опаской, мужчины посмелее подмигивали. Заходящее солнце опалило небо и закатилось, тень укрыла лица людей. В сгущавшихся сумерках глаза блестели, как звезды в ночи, обращаясь к нам с безмолвным призывом. Если амазонка хотела ответить, она отделялась от сестер и, как орел добычу, хватала понравившегося ей мужчину или женщину.
Мы не обменивались с чужаками ни дарами, ни прядью волос, ни кровью. Закон предков запрещал отдавать чужакам то, что принадлежало племени. Мы исчезали так же, как появлялись: пускали лошадей в галоп, не оставляя за спиной ни обетов, ни обещаний. Некоторые из нас были слабыми — раз в год они встречались с избранником или избранницей, проводили ночь в шатре, любили друг друга, плакали, шептали на ухо свои истории. Возвращаясь в племя, они прятали от сестер смятение, как постыдную болезнь. Нас не трогала печаль заложниц любви. Мы позволяли им страдать, но не желали слушать рассказы о страданиях. Среди своих они должны были смеяться, даже когда хотели плакать, быть сильными и мужественными — даже с разбитым сердцем.
Случалось, что кто-то исчезал во время ежегодной встречи племен. Мы никогда не искали и не наказывали отступниц. Таков был их злосчастный удел, так им было на роду написано. Когда амазонка уходила, ее имя переставало звучать, а лицо стиралось из памяти. Душа покинувшей племя сестры просто улетала. Мы, дочери Льда, не знаем привязанностей — даже к нашим сестрам.
Амазонки почитают свободу. Они и есть свобода. Выбравшая страдание вольна переживать свое страдание. Никто не в силах помешать судьбе осуществиться. Племя амазонок не наказывает и не карает. Мы поклоняемся богу Льда, а он хранит наши земные жизни. Законы племени можно преступить, ведь над законами есть бог.
Царица шла, высоко подняв голову, с непроницаемым лицом, звеня висевшим на поясе оружием. Ее окружали двенадцать амазонок, каждая могла в одиночку убить медведя. Окликать царицу, восхваляя ее красоту, осмеливались только трактирщики. Она лишь слегка кивала в ответ. Я чувствовала, что моя повелительница неспокойна, она словно ждала кого-то. Завидев шатер с приколотым на пологе букетом белых лилий, она устремилась внутрь, но пробыла там недолго, и мы отправились дальше.
Наступило четвертое полнолуние, на землю вернулось лето. В стойбище, среди дочерей Сиберии, царило волнение. Вокруг шептались о воителе, явившемся из страны, где заходит солнце. Сидя вокруг огня, амазонки с горящими от возбуждения глазами пересказывали царице собранные за день слухи. Говорили, что его подданные — простые рыбаки. Что он сжигал города и насиловал женщин. Что он отнял у персов их сокровища и купил наемное войско. Что он скачет на белом жеребце, что копье у него золотое и что он осмелился бросить вызов Великому Царю Персии и поклялся, что завоюет Вавилон, самый большой город под земными небесами.
Царица хранила молчание. Я чувствовала, что ее занимает какая-то тайная мысль. Она улыбалась, но я угадывала под улыбкой печаль. Сгущалась ночь. Веселые голоса девушек смолкли, уступив место стрекоту цикад и потрескиванию пламени. Меня разбудил какой-то неясный шум. Царица откинула полог и покинула шатер. Я тихо вышла следом. Она прыгнула в седло и поскакала в степь. Я поехала за ней, держась в отдалении, но стараясь не упустить ее из виду. Океан лунного света заливал степь. Царица спустилась к реке. Она стояла неподвижно, время обтекало ее. Тени облаков скользили по волнам, медленно уплывавшим к горизонту и никогда не возвращавшимся обратно. Я была далеко, но чувствовала, что повелительницу бьет дрожь. Кто назначил ей встречу? Кочевник, позвавший уйти с ним? Женщина, решившая присоединиться к амазонкам? Когда, в какой момент она стала слабой и в ее сердце поселилась тайна? Талестрия, моя царица-дикарка, воительница с серповидным мечом и смертоносным диском, с каких пор ты сражаешься с собой?
