— Я голоден.
— Аминь, — сказала Люсиль.
Она похлопала его по колену и поцеловала в лоб.
— Когда вернемся домой, я найду для тебя что-нибудь вкусненькое.
— Персики?
— Если ты так хочешь.
— Глазированные?
— Хорошо.
— Папа и я могли бы… — с улыбкой начал Джейкоб.
— Мы с папой, — поправила его Люсиль.
Несмотря на середину мая, старая церковь раскалилась до кипения. Она никогда не имела системы воздушного кондиционирования, и при таком количестве людей, спрессованных, как осадочные отложения, застоявшийся воздух вызывал у прихожан тревожное чувство, что в любой момент могло случиться нечто драматическое.
Это беспокойство передалось и Люсиль. Ей вспомнилось, что она читала в газете или видела по телевизору сюжет о какой-то ужасной трагедии, которая началась из-за большого количества людей, собравшихся в маленьком месте. Здесь и бежать-то было некуда, подумала она. Осматривая помещение — с учетом толпы, бурлившей перед ней, — Люсиль на всякий случай намечала путь отступления. Проход к главной двери был заполнен людьми. Казалось, что все население Аркадии пришло сюда — все шестьсот человек. Буквально стена из живых тел.
Она замечала, как потоки новых людей с упорством и силой вливались в толпу, подталкивая ее к передним рядам. Повсюду звучали приветствия и извинения: «Добрый вечер», «Здравствуйте», «Прошу прощения», «Я не нарочно». Это напоминало прелюдию к трагическим смертям во время паники и бегства. Хорошо, что все происходило вежливо, подумала Люсиль.
Она облизала губы и покачала головой. Воздух становился плотным и тяжелым. Прихожанам уже некуда было двигаться, но люди по-прежнему заходили в церковь. Она чувствовала это нараставшее давление. Наверное, на встречу приехали активисты из Бакхеда, Ваккамо и Ригельвуда. Бюро старалось проводить собрания во всех городах, и каждое из них подвергалось нашествию особых группировок. Они чем-то походили на фанатов известных рок-звезд, которые кочевали за своими кумирами с одного представления на другое. Но эти люди преследовали агентов Бюро. Приезжая на городские собрания, они выискивали повод для воинственных заявлений и будоражили народ призывами к восстанию.
Люсиль заметила в толпе мужчину и женщину, которые выглядели как репортер и фотограф. Она видела этого мужчину на снимках в нескольких журналах и даже читала о нем статью. Он запомнился ей всклокоченными волосами и щетиной на лице. Люсиль полагала, что от таких людей пахло океаном и обломками кораблекрушений. Женщина была вызывающе одетой. Безупречный макияж и волосы, стянутые в «конский хвост».
— Не удивлюсь, если где-то поблизости стоит фургон новостного канала, — сказала Люсиль.
Ее слова затерялись в шуме толпы.
Словно по подсказке режиссера, из арочной двери в углу кафедры вышел пастор Питерс. За ним семенила его миниатюрная и хрупкая жена. Она была одета в черное платье, в котором выглядела еще тоньше и меньше ростом. Женщина обильно потела, деликатно вытирая платком лоб и брови. Люсиль попыталась вспомнить ее имя. Оно было таким же маленьким и хрупким. Обычно люди стараются не замечать подобных имен, как, впрочем, и женщин, которым они принадлежат.
Демонстрируя пример библейского противопоставления, пастор Роберт Питерс был высоким и широкоплечим мужчиной. Многим прихожанкам нравились его темные волосы и неизменный загар. Он выглядел крепким и прочным, как камень. Такие люди рождаются, вскармливаются и культивируются особым образом жизни, который вращается вокруг зла и жестокости. Хотя за время его службы в местной церкви Люсиль ни разу не слышала, чтобы он повышал свой голос. Речь, конечно, не шла о голосовых модуляциях в кульминационные моменты некоторых проповедей, где вариации громкости выражали порывы души. Люсиль знала, что гром в голосе пастора был не гневом рассерженного Господа, а уловкой для привлечения людского внимания.
Когда священник и его жена приблизились, она с усмешкой сказала:
— В этой давке чувствуется вкус ада. Не так ли, преподобный?
— Да, миссис Харгрейв, — ответил пастор Питерс.
Его большая голова слегка качнулась на массивной шее.
— Наверное, мне придется попросить часть людей выйти наружу. Я ни разу не видел, чтобы наша церковь была настолько заполненной. Хотя сначала нам стоило бы пустить чашу по кругу, а уже потом избавляться от лишней публики. Мне нужны новые шины.
— Тише, преподобный!
— Как поживаете, миссис Харгрейв? — спросила жена пастора.
Она прикрыла рот маленькой ладонью, приглушая тихий кашель.
— Хорошо выглядите, — печальным голосом добавила женщина.
— Ах, бедняжка! — произнесла Люсиль, поглаживая волосы Джейкоба. — Как вы себя чувствуете? У вас такой вид, будто вы вот-вот развалитесь на части.
— Я в порядке, — ответила жена пастора. — Это все из-за погоды. Здесь ужасно жарко.
— Нужно попросить прихожан, чтобы какая-то часть собравшихся вышла наружу, — повторил мистер Питерс.
Он приподнял ладонь к бровям, словно его слепило солнце.
— Для такого скопления людей у нас слишком мало выходов.
— В аду вообще нет выходов, — мрачно пошутила Хелен.
Пастор Питерс улыбнулся и пожал ей руку.
— А как поживает этот славный мальчик? — спросил он у Джейкоба.
— Нормально.
Люсиль похлопала ладонью по его колену.
— Нормально, сэр, — поправился он.
— Что бы ты сделал с этой толпой? — со смехом спросил пастор.
На его бровях блестели капли пота.
— Как, по-твоему, Джейкоб? Что мы должны сделать с этими людьми?
Мальчик пожал плечами, и Люсиль еще раз похлопала его по колену.
— Не знаю, сэр.
— Может, нам отправить их домой? Принести шланг и окатить всю публику водой?
Джейкоб улыбнулся.
— Священникам нельзя так поступать.
— Это где такое сказано?
— В Библии.
— В Библии? Ты уверен?
Мальчик кивнул головой.
— Сэр, хотите посмеяться? Папа учит меня разным шуткам.
— Правда?
— Угу.
К огромному смущению Люсиль, широкоплечий пастор опустился на колени перед Джейкобом. Ей не хотелось смотреть, как священник пачкал свои брюки из-за второсортных шуток, которым Харольд учил ее сына. Бог знает, какими они были. Возможно, они вообще не предназначались для святого места.
Она затаила дыхание.
— Что учебник математики сказал карандашу?
— Хм!
Пастор потер гладко выбритый подбородок и задумчиво нахмурил брови.
