— Понятия не имею, — наконец признался он. — Что учебник математики мог сказать карандашу?
— Сейчас я озадачу тебя, — ответил Джейкоб.
Он весело рассмеялся. Для некоторых людей это был лишь детский смех. Но другие, кто знал, что хохотавший ребенок еще несколько недель назад считался мертвым, не могли решить, как реагировать на веселье мальчика.
Пастор засмеялся вместе с Джейкобом. Люсиль тоже присоединилась к ним, благодаря Господа, что ее сын не стал рассказывать шутку о карандаше и бороде. Священник сунул руку в нагрудный карман пиджака и с торжественным видом вытащил небольшой леденец, завернутый в фольгу.
— Тебе нравится корица?
— Да, сэр! Спасибо!
— У него хорошие манеры, — прокомментировала Хелен Хейс.
Она пригнулась вперед, чтобы лучше рассмотреть жену пастора. Ей тоже никак не удавалось вспомнить имя этой женщины.
— Каждый ребенок с такими хорошими манерами заслуживает какую-нибудь сладость, — сказала миссис Питерс.
Она стояла за спиной мужа и мягко похлопывала его по спине. Со стороны это выглядело великим подвигом: ведь он был такой большой, а она — худой и маленькой.
— В наши дни трудно найти благонравных детей — особенно при нынешних событиях.
Жена пастора замолчала и смахнула пот с бровей. Сложив носовой платок, она прикрыла им рот и тихо покашляла.
— О, Господи!
— Вы самая больная особа, которую я когда-либо видела, — сказала Хелен.
Миссис Питерс улыбнулась и вежливо ответила:
— Да, мэм. Наверное, вы правы.
Пастор погладил Джейкоба по голове и прошептал Люсиль:
— Что бы вам ни говорили, не позволяйте всему этому тревожить его… или вас. Договорились?
— Да, пастор, — ответила Люсиль.
— Да, сэр, — добавил Джейкоб.
— И помни, — сказал мальчику пастор, — ты чудо. Любая жизнь является чудом.
Анджела Джонсон
Полы в гостевой спальной, в которой ее держали запертой три прошлых дня, были красивыми и сделанными из твердой древесины. Когда ей приносили суп, она старалась не расплескать его. Девушка не хотела портить пол и подвергаться наказаниям. Иногда, ради собственного спокойствия, она ела пищу в душевой кабинке, подслушивая разговоры родителей, чья спальная находилась по другую сторону стены.
Вот и теперь они обсуждали ее.
— Почему никто не приезжает и не забирает ее? — спросил отец.
— Мы с самого начала должны были отказаться от «вернувшейся», — ответила мать. — Это была твоя идея. Представь, что случится, если соседи узнают?
— Мне кажется, Тим уже знает.
— Откуда он мог пронюхать о ней? Было уже за полночь, когда они привезли ее. Он должен был спать в такое время.
Они замолчали на несколько секунд.
— Подумай, что будет, если в твоей фирме узнают о ней. Это ты виноват!
— Я просто хотел убедиться, — извиняющимся тоном ответил отец. — Она так похожа на нашу девочку…
— Нет, Митчелл! Не начинай это снова! Я еще раз позвоню в Бюро. Они должны приехать и забрать эту тварь сегодня же вечером!
Анджела сидела в углу, прижав колени к груди. Она поплакала немного, сожалея о своем «плохом» поведении. Хотя она до сих пор не понимала, что в нем было плохого. Девушка гадала, куда они забрали ее туалетный столик, одежду и плакаты с кинозвездами, которыми она годами обклеивала свою комнату. Стены, некогда красные и розовые, теперь были выкрашены в мягкие пастельные тона. Дырки от кнопок и заколок, полоски липкой ленты, карандашные отметки на дверном косяке, отмечавшие ее ежегодные изменения в росте, — все это исчезло. Или просто было закрашено краской.
Глава 4
При таком количестве людей и малых объемах воздуха в помещении все понемногу начали осознавать возможность трагедии. Шум толпы затих, и молчание, сформировавшееся у дверей церкви, распространилось по проходам и рядам, словно вирус.
Пастор стоял перед кафедрой — высокий и массивный, как гора Синай, подумала Люсиль. Сложив руки в молитвенном жесте, он кротко ожидал прибытия официальных лиц. Миссис Питерс притаилась за его спиной. Люсиль привстала и выгнула шею, чтобы осмотреть людей, стоявших в задней части церкви. Там возникло небольшое волнение. Возможно, дьявол тоже устал ждать.
Послышались новые приветствия и извинения.
— Здравствуйте. Не могли бы вы подвинуться? Извините. Прошу прощения. Привет. Я бы вас попросил… Извините. Прошу прощения.
Эти слова напоминали заклинания, растворявшие плотность толпы. Поначалу они отвергались утрамбованными массами людей, но постепенно их воздействие начинало приносить плоды.
— Извините. Чуть-чуть в сторону. Я протиснусь между вами? Вы не против? Прошу прощения. Извините.
Это был приятный голос — многозначительный и вежливый. Он стал громче, или просто тишина в помещении усилилась. Ритм произносимых слов сдвигал людей с мест, словно магическая мантра.
— Простите. О, привет! Я пройду тут бочком? Спасибо. Прошу прощения.
Несомненно, это был хорошо поставленный голос правительственного чиновника.
— Добрый вечер, пастор, — сказал агент Беллами, пробив, наконец, брешь в океане людей.
Люсиль с облегчением вздохнула, возобновив нормальное дыхание, которое она неосознанно сдерживала.
— Мое почтение, дамы.
Его прекрасно скроенный серый костюм почти не отличался от прежнего, в котором он был во время первого визита к Харгрейвам. Люсиль заметила, что эта вещь шилась на заказ — такую не увидишь у чиновников в обычных конторах. Она была достойна Голливуда, популярных ток-шоу и прочих светских представлений.
— Как поживает ваш мальчик? — спросил он, кивнув на Джейкоба.
Казалось, что его ровная рельефная улыбка была высечена из черного мрамора.
— Я в порядке, сэр, — сказал Джейкоб.
Леденец пощелкивал в его зубах.
— Приятно это слышать.
Беллами поправил галстук, хотя тот был в идеальном состоянии.
— Это очень приятно слышать.
В церковь вошли солдаты. Двое из них были так молоды, что выглядели подростками, игравшими в войну. Люсиль нисколько бы не удивилась, если бы они начали бегать друг за другом у кафедры, как это однажды делали Джейкоб и мальчик из семейства Томпсонов. Но пистолеты, дремавшие на их бедрах, не были игрушками.
— Спасибо, что пришли, — сказал пастор, пожимая руку Беллами.
— Не мог пропустить такого события. Спасибо, что подождали меня. У вас тут собралась целая толпа людей.
