– Нет, пока еще самое красивое на ней – не человеческих рук дело.
Я – зрачок на балконе.
– Те, кто захватил наши недра.
– Эти веру приватизировали.
– Остальные – люди.
– Возможность.
– Стать человеком.
– Затем, что выбора нет.
30-й километр
Говорят, где-то там, в Непале, ведется учет: и зверств, и человечности. Оказывается, их сумма – величина постоянная. Одному европейскому журналисту позволили задать вопрос – и то только один.
– Скажите, человечность со временем растет?
– Посчитай птиц всех, животных, что вы, приручив, одомашнили, и ответь на свой вопрос.
– А каково ваше мнение?
– Спрашивать можно – отвечать человек обязан сам.
В моем сне были Он и Она. Мне хотелось быть им, но я им не был.
– Отчего мы так разнимся с тобой?
– Пространство породило мужчину, женщина – дитя времени.
– А чего больше: времени или пространства?
– Всё как обычно: времени чуть больше, пространство чуть позже.
– А ты откуда знаешь?
– От тебя.
– Я ничего не говорил.
– А такое и не говорят.
– Ты птиц любишь?
– Люблю.
– Тебе какая больше нравится?
– Не скажу.
– Скажи.
– Она – голос твой.
Вода сегодня – царевна, льдом коронуется.
Человек высказал в сердцах Паскалю:
– Ты слишком гордый, а ноги твои корявые, в волосах и мозолях.
– Голову приходится держать высоко, чтобы не замечать уродства ног, а ты смотри, другого не будет.
Она замерзла у дверей. Двери не знали, что он жил этажом выше.
– Ты на Земле живешь?
– Нет, они живут на Земле, а я в них и ими.
– Они – книги?
– Бери выше.
– Дома?
– Еще выше.
– Облака разве на Земле?
– Земля в облаках, когда они идут по ней.
31-й километр
В печати Царя Давида тридцать один правильный треугольник. Почему тридцать один? 30-ламед, 1 – алеф. Ламед – «учиться». Вот в чем секрет печати: «алеф ламед» – я учусь!
– Скажи, Соломон, как обучить народ?
– Нужно, чтобы он слышал.
– Как?
– Петь песни. Если ты не знаешь песен народа, он тебя никогда не услышит.
– Скажи, Соломон, сколько шагов до совершенства?
– Мало. Два.
– Каков первый шаг?
– Не делить на два.
– А второй?
– Не делить натри.
– Спасибо, Соломон, я пошел.
– Куда ты собрался?
– Как куда? К совершенству.
– А как дойдешь, не зная главного?
– А что, есть главное?
– Главное знать, что не следует делить.
– Извини, Соломон, за нетерпение мое, подскажи, что делить нельзя?
– Число и Слово неделимы, помни об этом.
– И всё?
– И еще время. Неделимо оно, пусть неделимо и будет.
– Спасибо за науку, торопиться пора, я пошел.
– Куда ты опять?
– К совершенству, Соломон.
– Не ходи.
– Почему?
– Оно само придет к тебе, главное – недели.
Церковь опоздала. На век припозднилась. Оттолкнула от себя гениев. С большевиками общий язык не нашла, а там были люди, способные понять, что христианство России как воздух необходимо.
Неверие в вечность свою – вот беда моей Родины.
Если бы нынешняя Церковь была гонима властью, шанс, может быть, и был бы… Но…
– Иногороден?
– Да.
– Иноземен?
– Не знаю.
32-й километр
Впервые не книгу читаю – электронный заменитель. Как-то не по себе, всё не так. Изменяю… Книге изменяю!.. Начинал с самиздата, смакуя с мятой бумаги каждую буковку.
Мою Россию в мире за ледокол держат. Милая, глупая моя Родина, кораблем пора становиться.
Предлагают остаться, горы золотые сулят. Не могу-у-у!
И всё из-за баб. У нас баба в любых условиях бабой остается. Ау них помани, и забудет о бабьем предназначении. Я им так и сказал. Не поверили, доказательств попросили. Ладно, говорю, будут доказательства. Допустим, у вашей бабы отец – гений, муж-гений и любовник-гений. Нет, не бывает столько гениев, да еще в одном месте. Ну, а если как следует по всей Америке поскрести? Уговорил. Служить она будет им, не покладая рук, с утра до ночи.
А наша не такая, сидит себе беременная перед зеркалом и слезами горькими обливается, и заметьте себе, не по мужикам плачет, а по красоте своей уходящей, вот так! Заорали свое «импосибл», нет, мол, такой бабы, и точка. А я им имя ее на стол, бац! Люба ее зовут, вы поняли, Люба-а!… А они давай о фамилии пытать. Стыдно, говорю, господа хорошие, фамилия эта у всего мира на слуху.
В давние времена на шее маятники времени носили. Нынешние маятники от глупости в галстуки перешили.
Правда по проводам.
33-й километр
Золотари от запаха роз в обморок падают. Мы от редких секунд справедливости в ступор входим.
Во власть не поднимаются. Место власти – бункер. Там слух теряют, правда, речь четче становится.
