После намаза Девлет-Гирей приказал нукеру привести к нему в шатер подаренных невольниц. Все три, одетые в теплые бараньи зипунки, были молоды и стройны. Оставшись наедине с девушками, хан подошел к ним и стал по очереди поднимать чадру, спрашивая имена. Первая, Гульнара, оказалась из Силистрии, – большеглазая и пугливая, как серна. Вторая была валашкой, звалась Терезией. Сразу запомнились ее чудесная смуглая кожа и пухлые розовые губы. Но всех больше понравилась Зара, – отменно красивым узким лицом, станом и черными вьющимися волосами…
Отпустив эту наложницу, хан помолился и постарался уснуть. Но перед глазами негаданно стали возникать картины Бахчисарая, ханский дворец, его комнаты, гарем. Вспомнилось ущелье Марьям-Дере, на лесных склонах которого он часто бродил и охотился в юности, на плато столовой горы – Чуфут-Кале, иудейская крепость. Там жили караимы, близкие по языку, но чуждые по вере. Роду Гиреев не пристало даже бывать в караимском городище. А он, Девлет, тайно влюбился в четырнадцать лет в юную и прекрасную Зарему, дочь чуфуткалинского купца…
Нукер, сидевший на волчьей шкуре перед шатром, вскочил, едва его господин вышел из двери, откинув войлочный полог. Мурат, так звали телохранителя, встал точно на смотру, плавно положил правую ладонь на рукоятку дорогого персидского кинжала, добытого в бою. Трое других охранников, также не смыкавших глаз у жилища хана, быстро приблизились. Но вокруг было безлюдно, лишь на войсковом становище, где скопилось не менее двадцати тысяч его воинов, раздавались голоса и ржание лошадей. А над Копылом плыли дымы из отверстий шатров, из печных труб приземистых хат, стелилась густая падымь от многочисленных костров, у которых грелись разноплеменные отряды всадников и лучников, янычар, верной ему ногайской конницы и казаков-некрасовцев. Девлет-Гирей, оглядывая костры на всхолмье, с радостным изумлением обнаружил, сколь велика его армия!
Ущербная луна цеплялась за край лиловой тучки, ярко озаряя зенит. Молодые глаза хана углядели смутный треугольник журавлиного клина, спешащего на север. Завтра и ему в путь!
Вернувшись в свой шатер, Девлет-Гирей взял в руки сааз. Игре на этом струнном инструменте его научила Зарема. Пальцы своевольно вспоминали любимые ею мелодии, и от этого душа стала мятежной, отзывчивой.
Он играл, как будто разговаривал со своей возлюбленной.
Разговаривал, хотя знал, что ее нет в живых. А, может, сааз и есть ее нежный голос?
Но вдруг точно кто-то толкнул его! Девлет-Гирей отбросил инструмент на ковер. Сразу всё затмила неотступно терзающая мысль: он покорит ногайцев, разобьёт царицынское войско и разорит станицы. Был у него гонец от Емельяна Пугачева, уруса-разбойника, поднявшего мятеж против Екатерины. И он, крымский хан, втайне дал знать новоявленному русскому союзнику, что согласен учинить с ним договор. Двигаясь навстречу друг другу, они завоюют Россию! И он, Девлет-Гирей, станет тогда не только крымским ханом, а султаном государства Российского! А затем… и Стамбул падет к его ногам!
В крайнем возбуждении Девлет-Гирей заметался по шатру. Фитиль светильника, закоптившись, тускло озарял жилище. Неведомый человек промелькнул слева, и хан молниеносно выхватил ятаган, с поворотом рубанул по злому призраку – с громким звоном раскололось на мелкие осколки походное зеркало в медной оправе…
Мигом отрезвев, великий хан опустил руку с турецкой саблей. Недобрый это знак, шайтан попутал. И, упав на колени, он стал истово молиться, взывать о помощи к Всесильному…
6
Трубач Егор Полторак поднял казаков, как велел Платов, на зорьке. Всю ночь донцы палили по очереди костры, рубая тальники и терновники, собирая по балкам принесенный ветром курай[14]. И под утро, после разговоров и песен, уснули на ядреном степном воздухе мертвецки. Но уже с первыми звуками – короткими, сигнальными, – вскочили на ноги, ища своих урядников и хорунжих, ожидая команд. Не нападение ли татар часом?
– Выступаем в поход! Стройся, братцы, посотенно! – горланили пятеро есаулов, гарцуя перед своими казаками. А те, разобрав лошадей из косяков, уже проворно седлали их, да еще успевали пошучивать, рассказывать сны про баб и про дивные приключения, связанные непременно с ханским гаремом. Подобные сновидения не оставляли казаков почти каждую ночь. Дело молодое. Как без жен и девок?
Хорунжие подравнивали ряды, хотя и без них любой казак знал свое точное место: кто слева и справа, кто в передних рядах, а кто в прикрытии. И на учениях, и в походах, и в сражениях приноровились, могли построиться с закрытыми глазами.
Платов, в теплом суконном мундире, в высокой шапке, из-под которой выбивались черные пряди, розовощекий и бодрый, точно сросшийся со своей резвой кавказской лошадкой, пронесся вперед в окружении помощников и есаулов. Свита полковника остановилась только на пригорке, ожидая, когда в походном порядке тронется полк.
Первыми во все стороны разметнулись дозорные разъезды. В авангарде походной колонны двинулось четыре неполных конных сотни, за ними пушкари на подводах, далее следовал обоз с амуницией, порохом, ядрами и провиантом. И замыкала походный строй еще одна сотня, собранная из служилых казаков, самых опытных и отчаянных. Хоть и направлялись прочь от неприятеля, в восточную сторону, но от коварных крымчаков всего можно ожидать. В чистом поле Божья воля!
Казаки, проезжая мимо полкового командира, громко и слаженно приветствовали его, совсем молоденького, черноусого. Но Платов молчал, пристально оглядывая ряды. Далеко не все подчиненные были одеты в мундиры синего сукна, выданного на пошивку приказом войскового атамана. Кто не успел пошить, кто прижучил сукнецо, а иные понадеялись на бабенок своих, рукодельниц, да вместо удобного мундира сварганили кривобокие одежины, на которые без хохота невозможно было смотреть. Большинство же казаков носило овчинные короткие зипунцы, надетые поверх чекменей, а покрывались папахами. Конечно, по сравнению с регулярными гусарскими или драгунскими частями выглядели донцы неказисто. Требовал молодой полковник, чтобы во всем был порядок и военная наглядность. И старался, как мог, опекать своих казаков. Упросил самого командующего генерал-аншефа Долгорукова дополнительно выделить для полка три десятка ружей и пистолетов. Огневым оружием надежней громить татарских батырей!
Полк двигался вдоль левого берега Еи, в одном направлении с ногайскими кочевыми обозами. Мартовский день хмурили тучи. Временами между ними проскальзывали лучи, в перехлест, ножницами утыкались в дальние ковыльные пригорки. И тогда ощутимей становилось вешнее тепло, мягче – напитанный влагой ветер. Свет и тени облаков прокатывались по косогорам, по редким облескам и буеракам. Повсюду по целине, просвечивая сквозь кусты пожухлых бурьянов, зеленела сочная щетинка молодой травы. По скатам, любопытствуя, столбиками стояли темно-палевые суслики. И не ведали, глупыши, что вскоре многих из них отольют казаки из нор речной водой и, сняв шкурки, запекут на кострах, чтоб полакомиться духовитым мясцом.
