Стоическая покорность – последнее, что нужно правителю. Это еще один пример философской добродетели, которая пагубна для государя. И действительно, Макиавелли прямо указывает, что, «если как следует все рассмотреть, найдется нечто, что покажется добродетелью, но ведет к гибели, и нечто, что покажется пороком, но, следуя ему, можно достичь безопасности и благополучия». Правление – это не вопрос добра и зла, а непрерывная борьба между могущественной virtù и капризами фортуны. В традиции итальянского мышления (и самого итальянского языка) Макиавелли понимает добродетель как типично мужское качество, тогда как судьба представляется ему женщиной: «Натиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна – женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать». Чувства современных людей могут быть задеты таким доисторическим подходом, но этот типичный для комиксов стереотип не должен заслонять смысл высказывания Макиавелли. Позитивизм не ограничивается определенным полом. (А жесткая реальность власти в лучшем случае ограничивается пустыми словами о политкорректности.)
Судьба благоволит смелым. Однако «сохраняют благополучие те, чей образ действий отвечает особенностям времени». Это означает, что государь должен быть готов изменить свою политику в соответствии с обстоятельствами. Нежелание отступать от принципов ведет к краху. Правитель должен полагаться только на себя, на свою силу и добродетель, а не на друзей. «…Государю всегда следует спрашивать совета, но когда этого хочет он, а не другой». Макиавелли делает вывод: «Многие полагают, что кое-кто из государей, слывущих мудрыми, славой своей обязаны не себе самим, а добрым советам своих приближенных, но мнение это ошибочно. Ибо правило, не знающее исключений, гласит: государю, который сам не обладает мудростью, бесполезно давать благие советы, если только такой государь случайно не доверится мудрому советнику, который будет принимать за него все решения. Но хотя подобное положение и возможно, ему скоро пришел бы конец, ибо советник сам сделался бы государем».
Макиавелли не отступает от своего пессимистического взгляда на природу человека: «…о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но, когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся». Макиавелли даже предлагает этому психологическое объяснение: «…так как желания человеческие ненасытны и так как природа наделила человека способностью все мочь и ко всему стремиться, а фортуна позволяет ему достигать лишь немногого, то следствием сего оказывается постоянная духовная неудовлетворенность и пресыщенность людей тем, чем они владеют».
Философы прошлого, от Платона до св. Августина, тоже приходили к неутешительным выводам относительно человеческой натуры. Но их пессимизм смягчался возможностью искупления грехов (посредством идеализма или христианства). Наблюдая за поведением папы и Церкви, Макиавелли отбросил подобные сантименты.
Государь никогда не должен терять бдительности, поскольку, как выразился Макиавелли, «все вооруженные пророки победили, а все безоружные погибли». Этот совет одновременно и метафора (то есть государь также должен быть вооружен разумом), и намек на судьбу Савонаролы. Отношение Макиавелли к Савонароле явно неоднозначное. Циник и иконоборец, он не одобрял пуританский теократический режим, установленный Савонаролой, но в то же время полагал, что о такого рода людях надлежит говорить с почтением. Савонаролу он считал духовным человеком, а не политиком. Несмотря на нигилизм политической философии Макиавелли, его вера в христианского Бога оставалась непоколебимой. Взгляды Макиавелли полностью совпадают с известным изречением Христа: «Кесарю кесарево, а Богу богово». (По-итальянски «кесарь» – «Чезаре»). Управление государством – дело кесаря.
Макиавелли и его политическая философия кажутся абсолютно безнравственными. Но вот что говорил человек, которого называют современным Макиавелли: «На протяжении веков Макиавелли считали воплощением цинизма. Однако сам он не считал себя лишенным моральных принципов. Он описывал мир таким, каким он его видел, а не таким, каким ему хотелось бы его видеть. В самом деле, он был убежден, что только сильный духом правитель может твердо соблюдать намеченный курс в условиях постоянных заговоров, от которых, к сожалению, зависит его жизнь». Если не принимать во внимание очевидный элемент самооправдания, Генри Киссинджер прав. Макиавелли не высказывал этой мысли прямо, но именно она лежит в основе его философии. К несчастью, мы склонны не замечать подобных допущений, если они не выражены явно.
Рассуждая о хитрости, Макиавелли прибегает к метафоре и советует правителю брать пример с животных. «Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков».
Обладая львиной силой, правитель отразит все угрозы, как внутренние, так и внешние. А для того чтобы в наилучшем свете предстать перед собственным народом и внешним миром, он должен быть хитрым как лиса. «Дела, неугодные подданным, государи должны возлагать на других, а угодные – исполнять сами». Если это поможет поддержать его репутацию, государь должен казаться добрым, человечным и даже милосердным. Но страх перед ним должен незримо присутствовать всегда. Пышность и торжественность, поддерживающие дистанцию между правителем и подданными, помогут сохранить ореол благородства и добродетели. Приближенных государя, конечно, эта видимость не обманет, но они поймут тщетность попыток свергнуть того, кого так любит народ.
Однако в другом месте Макиавелли напоминает: «Кто полагается на народ, строит на песке». Непоследовательность? Однако мы уже видели, что непоследовательность признается Макиавелли одной из спасительных добродетелей государя. Другой вопрос, является ли это качество добродетелью для философа. Макиавелли заботила эффективность его советов, а не логичность или этичность его философии.
Далее мы вновь сталкиваемся с неявным допущением Макиавелли. В данном случае оно озадачивает еще больше. В «Государе» Макиавелли присутствует скрытая повестка дня, которая в конечном счете во всем своем блеске раскрывается в последней главе под названием «Воззвание к овладению Италией и освобождению ее из рук варваров». (Под варварами следует понимать иностранцев. Похоже, Макиавелли снова отдал предпочтение политическому реализму, а не корректности.) Но где же тут непоследовательность? В своей патриотической тираде Макиавелли убеждает государя сбросить иноземное ярмо и объединить Италию «с почетом для себя и на благо всех жителей» (то есть того самого народа, который сравнивают с песком). Тут же Макиавелли с восторгом вспоминает Древний Рим («доблесть духа итальянцев») и Чезаре Борджиа («…некто избран Богом для ее спасения, потом, однако, судьба отвергла его в самую решающую минуту»). О самом правителе он отзывается так: «Трудно выразить, с какой любовью был бы он встречен жителями тех областей, которые пострадали от нахлынувших захватчиков…» Это тот самый государь, которого научили, как завоевывать любовь народа. Недаром Муссолини лично написал предисловие к «Государю».
