Жалость вызвали кажущиеся бесконечными колонны пленных. А на одном снимке оккупанты уже кому-то нравились. Вон как пьют вместе с фашистами, сволочи, и вытягивают руки в нацистском приветствии.
Так что же хотел сказать, вернее, показать Арнимов, приглашая её туда?
Минут двадцать спустя она шла на службу по улицам Москвы и с удовольствием вдыхала бодрящий утренний воздух. Духотой город окутает через пару часов, а пока приятный ветерок шевелил на деревьях ещё не успевшую потемнеть летнюю зелень. Жаркое лето входило в полную силу.
– Товарищ капитан, вам посылка.
– Посылка?
«Даже так», – подумала Мареева, ждавшая лишь письма.
В бандероли оказалась книга.
Томик Иссерсона Ненашев предусмотрительно оставил себе, а вложил рекомендованное для изучения командирами РККА издание Гельмута Клотца «Уроки гражданской войны в Испании», где карандашом поставил знак вопроса после слов о «разрушенных иллюзиях о непродолжительной и молниеносной войне» и обвёл вымаранный несмываемой тушью абзац о желании Гитлера напасть на СССР. Слова о «большом значении укреплённых районов» капитан крест-накрест зачеркнул.
– Предупреждает, что немцы решились на блицкриг, – вздохнул Леонов.
Он подумал: как похоже на провокацию, намёк явно противоречил мнению, сложившемуся в управлении, – война с Германией сразу будет затяжной.
Даже город выбран правильно, там часто гостят офицеры вермахта, которым ничего не стоит зайти на местный почтамт. Их разведпункты имели абсолютно другое мнение: германские части прибывают с английского и других фронтов на отдых или желают испытать, насколько крепко охраняют границу СССР. Мог быть верным и третий вывод: немцы перекидывают несколько частей с одного места на другое, специально дурача Черчилля, показывая, что будто на самом деле группируют части[38].
– Хочешь дружеский совет? Пишут же из Бреста? Может, специально хотят скомпрометировать наш разведпункт, ребята там стоят на первом месте. Что ни день, то обязательно что-то шлют либо к нам, либо в округ[39]. Отдай материал в седьмой отдел приграничной разведки. Они свяжутся с Белоруссией и разберутся, что за фрукт тебе писульки отправляет.
– Ты не забыл, что на почтовой карточке есть и твоя фамилия?
– И что? Она прошла нашу канцелярию. Её кто-то читал. Напишу рапорт…
– Что всё бред, не знаешь ты никакого Арнимова?
– Не путай меня больше с этим делом, хорошо? Я жалею, что и про выставку тебе сказал.
– И то, что приглашение организовал? Костя, в чём дело?
– Ты же знаешь обстановку в отделе, – скривился Константин, – шлют нам сводки пачками, подшивать не успеваем. А выводы самим делать нельзя. Чуть чихнёшь – тут же окрик: «английские инсинуации», Черчилль хочет столкнуть нас лбом с Германией! – Леонов со злостью посмотрел наверх, где сидело начальство.
– Давай подождём. Он должен скоро пойти на контакт.
«Вот упёртая тётка, – раздражённо подумал Леонов, но успокоился. – Скучает по настоящей работе, поэтому и схватилась за первое, что попало в руки».
«Писатель» – личность интересная. В советских газетах о выставке в германском посольстве ничего не сообщали. И неожиданно прибыли фотографии, доставленные дипломатической почтой на самолёте «Люфтганзы». То есть… Следовал очень красноречивый и многозначительный вывод.
Константин колебался, доложить ли всё начальнику отдела или не стоит. Пожалуй, вернее будет помолчать, а то нарвёшься на неприятность.
Лишь полтора часа назад полковник сокрушался. Все люди как люди. Но завелась в Белоруссии паршивая овца: начальник Ломжинского оперативного пункта. Стопроцентный паникёр! Разведотдел округа устал каждый раз вычищать от их фантазий сводку! Видите ли, война скоро. Начальник уши развесил, поверил слухам английских агентов! Немыслимый бред: немец задумал взять Минск на восьмой день, а на двадцать первый – Москву. Надо снимать впечатлительного!
Ещё Леонов знал, что идут аресты военных. В середине мая на центральный московский аэродром сел «Юнкерс-52», безнаказанно прилетевший в Москву из Кёнигсберга. А потом понеслось… Брали не только тех, кто оказался причастен к ЧП, но и прочих. Почему и зачем – не ясно. Никто никому, как на гремевших недавно партийных собраниях, ничего не объяснял.
А Мареевой надоело учить молодёжь и работать при начальниках, которых сама готовила. А ещё быть при них переводчиком. Если бегло говорить по-немецки они за полтора года научились, то обработка документов на бумаге постоянно выпадала на её долю. Она скучала по настоящей работе, которой не было почти два года, желая вырваться из душного кабинета.
Специальный почтовый самолёт доставил гранки газеты в Брест, и капитан Ненашев тоже смог насладиться «Известиями» последнего мирного воскресенья.
«Танки, приняв на борт бойцов с мешками, наполненными землёй, рванули к дотам. Сапёры бесшумно подползли к противотанковому рву и взорвали его стенки. Однако не все танки ринулись в проход, несколько боевых машин, разогнавшись, перепрыгнули ров. Не отрываясь от бронетехники, пошла вперёд пехота. Подойдя к вражеским дотам, танкисты корпусом закрыли врагу амбразуры, а бойцы тут же забили их мешками с землёй. Пока блокировочные группы закладывали заряды, пехота зачищала траншеи врага. Белая ракета! Взрыв – и путь открыт. В тот же день подразделение совершило обратный сорокакилометровый переход».
Максим аккуратно вырезал заметку. Нет пределов совершенства мастеров пера.
Потом начал крутить ручку радио. Сквозь шипение помех неожиданно чётко зазвучал Берлин. Дневная передача Фатерлянда для школьников от Имперского министерства народного просвещения и пропаганды.
«Бог создал мир как место для труда и битвы. Тому, кто не понимает законов жизненных битв, объявят поражение, как на боксёрском ринге. Всё, что есть хорошего на этой земле, – призовые кубки. Их завоёвывает сильный человек, а слабый их теряет…»[40]
«Чёрт, вновь шипит». Берлин начал уходить с волны, и Саша, как ни крутил ручку настройки, так и не смог ничего больше узнать о новой разновидности молодёжного спорта.
