— Чем не помада, а, Мэнди? — сказала она, причмокивая испачканными губами. — Как раз в тон моим ногтям.
Она догрызла пряничную девочку и притворилась, будто скармливает последний кусочек Оливии и Гертруде, забавляя меня, словно я была малышкой. Но это не имело значения. Ничто в мире больше не имело значения — кроме того, что Таня стала моей подругой.
Она сделала вид, что кормит рок-звезду, изображенную у нее на футболке.
— Угощайся, Курт, — сказала она.
— Как ты его назвала?
— Ты что, не знаешь, кто такой Курт? — Таня закатила глаза и протяжно вздохнула. Молитвенно погладила всклокоченную шевелюру певца. — Величайшая в мире рок-звезда. Я от него без ума.
— Ты же сказала, тебя тошнит от мальчишек, — напомнила я.
Она легонько пихнула меня в бок.
— А ты не такая уж тихоня. Но знаешь ли, умница-занудница, Курт вовсе не мальчишка.
— Ну, мужчина.
— И не мужчина. Он ангел, потому что умер и попал на небеса. Или в ад.
— Он умер? — удивилась я. Мужчина выглядел совсем молодым.
— Покончил с собой, — объяснила Таня. Она слезла с коленей Гертруды и принялась рыться в моем шкафу с игрушками.
Мне было не жалко, пускай смотрит что хочет. Она извлекла из ящика большой набор разноцветных фломастеров.
— Ух ты! Они еще рисуют?
— Конечно.
— Давай тогда рисовать. Обожаю раскрашивать.
Я достала бумагу. Сняла повязку и пошевелила пальцами. Ничего, рисовать смогу. Запястье побаливало, ноя решила не обращать внимания. Обычно я рисую за столом, но Таня растянулась на ковре, подложив под лист бумаги книгу. Я последовала ее примеру.
— Моя мама покончила с собой, — сказала Таня.
Ее голос звучал совсем буднично, и я подумала, что ослышалась. Я уставилась на нее с таким ужасом, что Таня сочла нужным пояснить:
— Убила себя. — Она решила, я не поняла, что она имеет в виду.
— Мне… очень жаль, — пробормотала я.
— Вообще-то она всегда была слегка не в себе, — сказала Таня. — Это случилось давным-давно. Я была еще маленькой. Но я ее до сих пор помню. Хочешь, я ее нарисую?
Она нарисовала привлекательную женщину в длинном фиолетовом платье, с фиолетовыми крыльями, пышными и волнистыми, как кружева, подчеркнув их бирюзовым и зеленовато-голубым.
Я не знала, что рисовать. Не маму же.
— Нарисуй меня, — сказала Таня.
И я нарисовала ее так тщательно, как только могла, стараясь, чтобы получилось красиво. Я не забыла оранжевые волосы, рот до ушей и фиолетовые ногти. Вывела каждый ремешок на ее туфлях. Нарисовала даже маленький портрет Курта у нее на футболке.
— Здорово вышло! — сказала Таня. — А теперь я нарисую тебя.
Она изобразила смешную пухлую девочку с копной длинных желтых волос. Я не знала, радоваться или грустить. Таня это поняла и пририсовала мне туфли на ремешках и высоких каблуках. Затем провела под фигуркой зеленую черту травы. Мои каблуки парили над травой, будто я танцевала. Таня добавила сверху синюю полоску неба, а прямо над моей головой нарисовала огромный круг солнца с короткими лучами.
А потом она написала вверху три слова. Кривые буквы. В одном слове ошибка. Но какое это имело значение?..
«МАЯ ПАДРУГА МЭНДИ». Вот что она написала. И мне стало так тепло и хорошо, будто над моей головой светило настоящее солнце и я танцевала в его желтых лучах.
ЗЕЛЕНЫЙ
В понедельник мне пришлось идти в школу. Мама сама меня повела. Она надела свой лучший синий костюм в мелкую полоску, хотя он давно стал ей маловат. Она хмурилась, так что ее лоб тоже стал в мелкую полоску. Мама была не просто сердита — разгневана.
— Мам, пожалуйста, обещай, что никому ничего не скажешь, — умоляла я.
Я чуть не провалилась сквозь землю, когда мы свернули за угол и столкнулись с Мелани и ее мамой. Увидев меня, Мелани залилась румянцем. Казалось, она вот-вот расплачется.
Наши мамы заговорили о погоде, праздниках и прочей взрослой чепухе. Мы с Мелани брели рядышком, не смея взглянуть друг на друга. Затем я услышала тоненький всхлип.
— Я испугалась, что ты умерла, — прошептала она.
Я захлопала глазами от неожиданности.
— Тебя не было в школе на следующий день. Артур сказал, тебя увезла «скорая». Но теперь-то ты поправилась?
— Я только растянула запястье. — Я помахала своей вполне здоровой рукой. Повязка мне была уже не нужна.
— Ох, Мэнди! — Мелани облегченно распрямила плечи и вспушила густую челку. — Даже Ким перепугалась, веришь ли?
Я нервно хмыкнула.
— Мэнди… — Мелани явно боролась с собой и все же произнесла: — Хорошо, что ты не умерла.
Я кивнула, понимая, что это лишь часть того, что она хотела бы сказать, если бы не боялась Ким. Меня будто обдало горячим дыханием, от которого захотелось прыгать и веселиться. Рука уже не болела. Мелани рада, что я осталась жива. На миг мне показалось, что теперь-то все будет, как прежде.
Но едва впереди показалось здание школы, Мелани отстранилась от меня и умолкла. Я поняла: она боится, что Ким увидит нас вместе. А прямо у ворот мама внезапно оборвала свою взрослую беседу и сурово посмотрела на Мелани.
— Что же ты бросила свою подругу?
Мелани вновь зарделась. Ее мама тоже заметно смутилась.
— Да, между нашими девочками как тень пробежала. Ничего, поссорятся — помирятся, — неловко сказала она.
— Знаю я эту тень, — сказала мама. — Я не виню твою Мелани. Во всем виновата ее новая подруга. Ким.
— Да, Мелани в последнее время с ней сильно сдружилась, не знаю уж почему. Дружили бы тогда все вместе. Но я думаю, они сами во всем разберутся, — ответила мама Мелани.
— Я им в этом сейчас помогу, — решительно сказала мама, направляясь через ворота к школе.
Я метнулась за ней.
— Мам! Мам, куда ты? Зачем?
— Хочу поговорить с миссис Эдвардс, — ответила мама.
Я покачнулась. С директрисой!
— Мама, только не с миссис Эдвардс, — пискнула я, обмирая от ужаса. — Они возненавидят меня. Они решат, что я ябеда.
— Не преувеличивай, дорогая, — ответила мама. — Не беспокойся. Иди в класс и обо всем забудь. Должна же я рассказать миссис Эдвардс, что творится в ее школе.
— Ты ничего не понимаешь, ты… Не надо… — взмолилась я.
