– …Почему в нынешнем году Лазар изменил это решение и продолжает сидеть в своем кресле? Есть и еще несколько более мелких вопросов. Одним словом – ничего, что могло бы серьезно встревожить старую крысу высокой моды.
Макгуайр бросил на Линдсей быстрый взгляд и продолжал:
– Конечно, редакторы отделов мод ведут себя иначе, чем другие журналисты, верно? Я уже начинаю понимать это. Не задают острых вопросов, не пытаются заняться серьезным анализом. Они лишь ходят на показы, воркуют с подружками, запирая те небольшие участки своего мозга, которые еще в состоянии функционировать, охают и ахают над складочками и развивают в себе способность впадать в экстаз. По поводу юбки, или жакета, или шляпки…
– Минуточку! – вставила Линдсей, однако, не обратив внимания на ее реплику, Макгуайр продолжал:
– То, что представляет для них интерес, не имеет ни малейшего отношения к жизни девяноста девяти процентов обыкновенных женщин и нисколько не влияет на то, как они одеваются. Интересующая этих дамочек одежда – фривольна, стоит бешеных денег и вообще оскорбительна для женской части человечества…
– Могу я сказать хоть слово?
– Однако дважды в год их репортажи исправно обеспечивают бесплатной рекламой и без того сверхдоходный бизнес. Это не беспокоит журналистов, расхваливающих товары вне зависимости от того, насколько они никчемны и непригодны для повседневной жизни. Я, кстати, всегда этому удивлялся: зачем врать? Зачем год за годом громоздить эти нелепости? Но теперь начинаю понимать. Они просто не в состоянии критиковать. Не осмеливаются! А если бы осмелились, то никогда больше не получили бы приглашений на показы мод и распростились бы с престижными местами в первом ряду. Кстати, Линдсей, ты ведь обычно сидишь в первом ряду?
Макгуайр поднял на нее холодный взгляд, а Линдсей впилась ногтями в свои ладони.
– Да, – сказала она, – в первом. Для того, чтобы попасть туда, мне, черт возьми, понадобилось десять лет, и с этого места я могу описывать то, что вижу, гораздо лучше, нежели с галерки. Послушай…
– Не сомневаюсь в этом, – многозначительно проговорил Макгуайр. – Там, где я вырос, существовала поговорка: если садишься обедать с дьяволом, бери ложку подлиннее. Однако в данном случае она, видимо, не к месту. В конце концов, что сталось бы с тобой, если бы ты написала то, что думаешь на самом деле: например, что коллекции Казарес стали пресными, что они выдохлись и утратили блеск? На тебе поставили бы крест.
Он процитировал ее собственные слова с обаятельной улыбкой на устах. Когда-то Линдсей отличал бешеный темперамент, однако со временем она научилась его укрощать. Вот и сейчас женщина мысленно досчитала до десяти и принялась делать вдохи и выдохи по системе йогов. Паршивый ирландский ханжа, мысленно кляла она Макгуайра. Свинья. Демагог. Невыносимый, самодовольный, настырный хам… Линдсей поколебалась. С одной стороны, она обладала достаточной честностью, чтобы признать частичную правоту его слов, с другой – сделать это не позволял охвативший ее гнев.
– Возможно, мне стоит объяснить тебе некоторую специфику моей работы, Роуленд, – убийственно вежливым тоном начала она. – Я посещаю показы для того, чтобы писать, об одежде. О направлениях моды. В первую очередь я обращаю внимание на покрой, цвет, ткань и линии. В этом я специалист. И еще мне помогает то, что я сама небезразлична к одежде. Я ее люблю, как и сотни тысяч других женщин, которые еженедельно читают мои статьи. Тех самых женщин-читательниц, которые так нужны нашему еженедельнику. Тех самых, на которых рассчитывают рекламные агентства, покупая газетную площадь на наших страницах и тем самым помогая выплачивать зарплату тебе и мне…
– Благодарю, я в достаточной мере осведомлен об экономическом аспекте рекламного бизнеса, – с ухмылкой бросил Макгуайр. В это мгновение Линдсей почувствовала непреодолимое искушение перегнуться через стол и влепить ему пощечину.
– Довольно, Роуленд! Прежде чем читать мораль, взгляни лучше на собственный отдел очерков. В прошлую субботу вы поместили две большие статьи: одну – про Чечню, вторую – про Клинтона.
– Ну и что из того?
– Помимо этого в автомобильной рубрике вы напечатали заметку о новой модели «Астон-Мартина», затем – об элитарном морском курорте в Таиланде, и еще поместили в кулинарном разделе статейку со сравнительным анализом пятнадцати сортов оливкового масла. Первая же ее фраза звучала так напыщенно, что меня едва не вывернуло. Вы отвели этой вашей ужасной девице, которую, кстати, именно ты притащил в газету, целую колонку под описание какого-то роскошного ресторана неподалеку от Оксфорда, где она на пару со своим дружком просадила двести фунтов из редакционного бюджета. Они там, видите ли, отужинали! Это ли не фривольность? Это ли не безумие? Очнись, Роуленд, и не корми меня больше словесным дерьмом!
В кабинете повисла тишина. Настоящая гранд-дама, подумалось Линдсей, никогда не позволила бы себе употребить подобный эпитет. Однако она не жалела об этом, поскольку теперь чувствовала себя намного лучше. Макгуайр явно покраснел. Однако даже в том случае, если обвинения Линдсей достигли своей цели, он оправился на удивление быстро. Она даже начала подозревать, что этот человек получает удовольствие от разного рода перепалок. Макгуайр бросил на нее быстрый взгляд, а затем рассмеялся, вызвав у Линдсей новый приступ раздражения.
– Вот это удар, – сказал он. – Ощутимый удар. Но, с другой стороны, – Макгуайр наклонился над столом, – ты должна признать, что эта ужасная, по твоему мнению, девица проявила объективность, отругав ресторан за то, что соус «дюгле» там ниже всякой критики…
– Эка важность…
– …А наш эксперт по автомобилям довольно жестко прошелся по дизайну «Астон-Мартина».
– Не смеши меня! Он поливал слезами умиления машину, которая стоит почти четверть миллиона.
– Но вот по поводу статьи об оливковом масле я с тобой полностью согласен: она отвратительна и нечитабельна.
– И что же ты предпринял в связи с этим? Ты, редактор отдела?
– Кое-что предпринял. – Макгуайр хладнокровно встретил ее вызывающий взгляд. – Неужели не слышала? На этой неделе я уволил того, кто ее написал.
На сей раз тишина в комнате длилась гораздо дольше. Линдсей сидела неподвижно и смотрела то в зеленые глаза Роуленда, то на его твидовый пиджак, то на кипы книг. В голове ее вертелись какие-то бессвязные обрывки мыслей: о футбольных бутсах, взносах за школу и оплате закладных.
– Это – угроза? – спросила она, стараясь говорить как можно более спокойным голосом.
Макгуайр, казалось, удивился – в первый раз за время их разговора. Он окинул ее недоуменным взглядом, пробежал пятерней по волосам и торопливо заговорил.
Линдсей не слушала его. Она встала, чувствуя себя загнанной в какую-то ледяную ловушку, где даже воздуха было так мало, что – ни дышать, ни говорить.
– Я могу воспринимать твои слова только в качестве угрозы, – перебила его Линдсей прежним спокойным тоном. – Вероятно, мне следует позвонить Джини и отменить нашу встречу. Мы должны были увидеться примерно через час, но теперь я, конечно же, опоздаю.
