Но, не дав мне накрутить себя, телефон зазвонил снова.
— Ну что, как все прошло? — спрашивает меня голос в трубке, пока я нажимаю зеленую кнопку.
Элис. Единственный человек в этом мире, кому мне не надо лгать.
— Дерьмово, — говорю я, — прошло все дерьмово.
— Что, и отзывы не помогли? — спрашивает она, искренне пораженная этим фактом.
— Боюсь, что так, — отвечаю я. — Тот, кто проводил собеседование, знал, что я лгу.
— Фейт, мне так жаль, — и ей действительно жаль, это чувствуется по голосу.
— Не волнуйся, — говорю я, осознавая, что квота на волнение у Элис гораздо больше, чем у кого бы то ни было.
— Это еще сработает, вот увидишь, — говорит она, — сработает, я знаю.
Ее слова для меня как теплое молоко, они меня моментально успокаивают.
— Ладно, — говорю я, — хватит обо мне. Как у тебя сегодня?
— Хорошо, — отвечает она. — Мы сегодня гуляли. — Говоря «мы», она подразумевает свой животик, которому уже восемь с половиной месяцев. — В парке. Ты же знаешь, что для меня это еще то удовольствие.
— Да уж, — соглашаюсь я в свою очередь, так же давая ей порцию теплого молока. — Это достижение.
Двести метров до парка без приступа паники — уже достижение, но тут ничего не сделаешь. Это ведь Элис. Но если уж она может быть оптимисткой, то я и подавно.
— Что там у тебя за шум? — спрашивает она.
— Да так. Кто-то въехал в подвальную квартиру подо мной.
— Похоже, это песня Мэрилин Мэнсон.
— Да, похоже, — отзываюсь я, прикидывая, открыто ли еще кафе, где продают вино на вынос.
— Ладно, пойду докрашивать.
— Докрашивать?
— Ну, комнату. Для ребенка.
— А, — говорю я, — иди, конечно.
— Увидимся.
— Обязательно.
Я выключаю телевизор и, пытаясь отвлечься от шума внизу, берусь за книгу, которую начала читать неделю назад.
Называется она «Дейзи идет за покупками», говорится в ней о девушке, живущей в Лондоне и занимающейся связями с общественностью. У нее шикарная жизнь, друг-миллионер, но она тем не менее чувствует какую-то неудовлетворенность. Чего-то ей в жизни не хватает.
Бедняжка Дейзи.
Бедняжка Дейзи вышла замуж за миллионера. У нее такая тяжелая жизнь. В последней главе книги для Дейзи все сложится просто великолепно. Она обретет настоящую любовь и счастье в объятиях совсем не миллионера.
Вот увидите, я права.
Сейчас я еще только на седьмой главе, но из-за этой музыки снизу никак не могу справиться с первым предложением. И даже пытаюсь читать вслух.
«Дейзи весь день провела в магазинах и страшно устала…»
Черт! Я не могу думать, мне мешает шум. Я должна сходить к новому соседу и попросить убавить звук.
Спустившись вниз в подвальную квартиру, я, должно быть, переместилась в другое временное измерение — передо мной оказался настоящий неандерталец. Лица почти не было видно, его закрывали разросшиеся во все стороны волосы. Передо мной стоял тот, кто не знал слов «бритье» и «стрижка». А если судить по запаху от его футболки, то и слова «стирка» он также не знал.
— М-м-м? — осведомился неандерталец.
— Здравствуйте, — ответила я, причем нервотрепка в сочетании с холодным воздухом сделали меня совершенно трезвой. — Простите, мне неловко вас беспокоить, но я просто хотела попросить вас, если можно, если вы не против, сделать музыку чуть-чуть потише, — я вытягиваю шею и стараюсь хоть на мгновение поймать его взгляд, но затем все же смотрю в сторону. — Будьте добры.
Неандерталец стоит, как и стоял, прислонившись к косяку, уставившись на меня и не говоря ни слова. В чем дело? Сегодня что, общенациональный День неловкого молчания?
Я замечаю, что в его волосатой немытой руке бутылка дешевой водки, что свидетельствует о его знакомстве с таким явлением современной цивилизации, как торговля спиртным на вынос. Из-за избытка растительности на лице трудно понять, сколько ему лет. Возможно, он моложе, чем кажется. Наверное, ему немного за тридцать.
Пауза все затягивается, и я начинаю чувствовать себя неуверенно. Мне становится страшновато. Я стою одна с этим мужиком, самым громадным, самым заросшим, самым вонючим из всех, кого я когда-либо встречала, и говорю, что ему надо сделать. Я уже жду, что он вот-вот трахнет меня по башке этой бутылкой, затащит меня за волосы в свою подвальную пещеру и надругается над моим телом, что у неандертальцев дело обычное.
Я решаюсь прервать молчание.
— Видите ли… простите меня, пожалуйста. Наверное, мне не следовало вас беспокоить. Но у меня был очень напряженный день, я стараюсь расслабиться и сосредоточиться на книге, а не могу этого сделать, потому что мне мешает этот… шум — простите, эта музыка. Из-за нее у меня разболелась голова, поэтому я и решила попросить сделать ее чуть потише. — Еще немного, и я расплачусь. Что со мной происходит в последнее время? Почему со всех сторон на меня сыплются неприятности? Тут я еще кое-что замечаю. Неандерталец уставился на мою футболку. Нет. Он уставился прямо на мои груди.
— М-м-м, — произношу я, отступая назад. — Что… вы делаете?
— Разглядываю ваши груди, — замечание по существу, за которым следует большой глоток водки.
Мой испуг испарился. Теперь я взбешена. После такого дня, какой у меня был, я стою тут с этим извращенцем, с этой вонючей кучей волосатого мусора, которая еще смеет отпускать на мой счет унизительные замечания.
Я уже собираюсь высказать ему все это, но вдруг ловлю его взгляд.
— Послушайте, — говорю я, удивляясь тому, что он меня так резко охладил. Глаза ведь совершенно обычные. Два голубовато-зеленых круга, немного розовые от водки белки. Но почему-то они произвели на меня странное действие, такое чувство, что за мной гонится призрак, из-за чего по спине ползут мурашки. — Я ведь только поинтересовалась, нельзя ли сделать музыку немного потише, — теперь голос у меня уже совсем слабый, он замирает в приглушенном расстоянием шуме уличного движения.
Мужчина ничего мне не отвечает. Просто икает, бесшумно закрывает дверь и исчезает, оставив после себя запах немытой затхлости.
— Извращенец, — говорю я, обращаясь к невидимой аудитории, и пускаюсь в обратный путь по каменным ступеням к себе в квартиру, к той самой Дейзи.
И, войдя в квартиру, я вдруг замечаю, что музыки нет.
Он не просто убавил громкость, он ее совсем выключил.
— Извращенец, извращенец, — бормочу я, бросаясь на диван.
13
На работе я не говорила про собеседование. Не могла же я и в самом деле им об этом сказать. Та работа не имела никакого отношения к аккуратному нанесению контура для век или блеска для губ.