Ральф, не догадывавшийся о ее мыслях, продолжал невозмутимо идти рядом.
— Неужели у вас нет своего дома? — спросила она. Это прозвучало грубо, но ей было все равно.
— Мой дом в Гармише, столице Герольштейна, — объяснил он Эрни и добавил: — Правда, я нечасто там бываю.
— Догадываюсь, что вы предпочитаете свободу. — В точности как ее отец. Безалаберный Роберт Шлезингер тоже не любил чувствовать себя привязанным к определенному месту, предпочитая временные работы в разных оркестрах (в которых не поднимался выше должности второй скрипки), и семья снимала жилье то здесь, то там. Когда родители умерли, у сестер не оказалось родного дома, куда можно было бы уехать и дать волю своему горю. Эрни не досталось никакого наследства; это только усилило решимость Ингрид обеспечить мальчику счастливое детство, которого у нее и Урсулы не было.
Если ради этого придется терпеть близость Ральфа до окончания велогонки — что ж, она согласна. Ребенок не будет переезжать с места на место. Когда-нибудь она купит собственный дом. До сих пор они были здесь счастливы. Она не позволит, чтобы приезд Ральфа изменил это.
4
— Какой из коттеджей ваш? — спросил Ральф, продемонстрировав намерение проводить ее до самого дома.
Большинство служащих замка жили в симпатичных каменных коттеджах вокруг зеленой лужайки, где дети играли, в то время как их родители пили друг у друга кофе и беседовали. Хотя дома казались старинными, на самом деле их построил предыдущий граф Оберхоф, чтобы служащие были под рукой в любую минуту. Прямые телефонные линии все еще связывали каждый коттедж с канцелярией замка.
Когда-то эта местность называлась Теннисными кортами; теперь при каждом коттедже имелись сад и огород. Все домики стояли спиной к лесу, в котором жили куропатки, перепелки, голуби и дикие индейки, привлеченные сюда ручьем, пересекавшим владения замка. Лучшего места для детей нельзя было придумать. Иногда по ночам Ингрид представляла себя единственной владелицей коттеджа и окружавшего его участка земли.
Она сделала неопределенный жест.
— Вон тот, с синими шторами, на другом конце лужайки. Послушайте, в этом нет никакой необходимости.
— Я заметил, что вы слегка прихрамываете, — спокойно ответил он. — И хочу убедиться, что вы добрались до дома в целости и сохранности.
Его наблюдательность не доставила Ингрид никакого удовольствия.
— Со мной все в порядке. Честное слово.
— То-то я и вижу… Когда вы успели поранить ногу?
Пришлось заставить себя сказать правду.
— Новые туфли.
Ральф нахмурился.
— Зачем женщины это делают?
Чтобы иметь возможность смотреть в глаза таким мужчинам, как ты, злобно подумала Ингрид. Но для этого чуда пятидюймовых каблуков недостаточно. Чтобы смотреть в глаза Ральфу, ей все равно приходится задирать голову.
Добравшись до густой травы, она наконец признала свое поражение, сбросила туфли и понесла их в руках, держа за ремешки. И тут же по сравнению с Ральфом почувствовала себя ребенком. Эрни смотрел на нее с тревогой.
— Ничего страшного. Просто туфли у меня не очень удобные, — сказала ему Ингрид.
— Бедная мамочка. Когда придем домой, ты можешь взять мою табуретку и положить на нее ноги.
Ингрид взъерошила ему волосы.
— А на чем же будешь сидеть ты, ведь наши стулья пока еще для тебя низки.
Эрни пожал плечами.
— Придумаем что-нибудь.
Боль в ногах не помешала Ингрид улыбнуться. Она часто говорила эту фразу Эрни, и ей было забавно слышать собственные слова в устах ребенка.
— Конечно, придумаем, — ответила она, пытаясь остаться серьезной.
Когда Ингрид отпирала входную дверь, Ральф возвышался над ней как башня, и это не доставляло ей никакого удовольствия. Едва дверь открылась, как Эрни устремился вперед. Ингрид остановилась на пороге, повернулась к Ральфу и сказала:
— До завтра. Увидимся в офисе.
Но такого самоуверенного человека, как Ральф, смутить было невозможно.
— Вы слышали, что сказал сын. Нужно придумать, что делать с вашими ранеными ногами.
Она не хотела, чтобы Ральф заботился о ней. Не хотела, чтобы он входил в ее дом.
— Они вовсе не раненые. Кроме того, мне предложили табуретку, — напомнила она.
— Но это предложение лишит беднягу Эрни сидячего места, — парировал он. — Я могу предложить альтернативу.
Ингрид не хотелось думать, что это за альтернатива.
— Спасибо. Со мной все в порядке.
— Вы имеете дело со специалистом в области массажа, — предупредил он. — Во время соревнований то и дело возникали проблемы со ступнями и лодыжками. Я знаю несколько отличных способов борьбы с мозолями.
О Боже, массаж стоп! Соблазн был слишком велик, и Ингрид сдалась.
— Ну… разве что на несколько минут…
— Вот и отлично. Я не вынесу, если больные ноги отвлекут вас от работы. У нас с вами очень много дел.
Тут Ингрид одолели сомнения. Ральф наверняка хочет помочь ей из эгоистических соображений. Она начала жалеть, что не согласилась на его щедрое предложение, но было уже поздно: Ральф следом за ней вошел в коттедж.
— Красиво у вас, — сказал он, оглядевшись.
Входная дверь открывалась прямо в гостиную, которая до сих пор казалась Ингрид просторной. Но в присутствии Ральфа потолок стал низким, а комната маленькой.
Тем временем не моргнувший глазом Ральф осматривал вещи, которые делали коттедж уютным. Обычно это были семейные фотографии, в том числе два портрета Сулы, но, к счастью, недавно Ингрид отдала их в мастерскую сменить рамки. Поэтому можно было не бояться, что Ральф узнает Урсулу. Ее скромный букет из орхидей и папоротника не шел ни в какое сравнение с охапками свежих цветов, ежедневно доставлявшихся в замок, но Ральф понюхал их и одобрил.
— Большинство видов орхидей не имеет запаха. А наши герольштейнские пахнут, да еще как! Это просто поразительно.
Она скрестила руки на груди, но потом опустила их, не желая выглядеть оправдывающейся. О причине, которая заставляла ее оправдываться, Ингрид вспоминать не желала.
— Знаете, я как-то об этом не думала.
И совершенно напрасно, сказал ей слегка укоризненный взгляд Ральфа.
— Когда я колесил по миру, выступая в соревнованиях, то очень тосковал по запаху орхидей. Мы слишком привыкаем к тому, что видим каждый день, и перестаем его замечать. Я в полной мере оценил этот запах только тогда, когда лишился его.
Замечание Ральфа тронуло Ингрид до глубины души, хотя он вряд ли стремился к этому. Именно так она думала о своих родных. Жалела о каждой упущенной возможности доказать сестре свою любовь. Ее родители не были совершенством, но это были родные ей люди, и она всегда будет ощущать их потерю.
