— О чем говорить-то будем? Пойми, ты меня уже заколебал! Я от тебя устала, не надо меня больше подкарауливать, и маму мою больше не надо доставать по телефону, понял? — сказала она так, словно ударила наотмашь.
— Лена, милая, я правда тебя люблю и не хочу потерять, — промямлил я в ответ.
— Со мной, говоришь, хочешь быть? О’кей! Через пару недель на майские праздники мы с друзьями решили в Сочи слетать, потусоваться — давай с нами, там и поговорим. Встретимся 28-го во Внуково у стойки регистрации утреннего сочинского рейса, чао! — каблучки звонко застучали по асфальту, и подъездная дверь медленно закрылась.
— Летайте на курорты поездами: это быстро, удобно, выгодно, — хохотнул Илья, сел в машину и уехал. Я стоял и смотрел вслед удаляющимся габаритным огням.
Утром пришла телеграмма от отца. Он сообщал, что приезжает завтра «с хорошими новостями». Я вяло прореагировал на нее — мне казалось, что в моей жизни никаких хороших новостей ждать не приходится.
На следующий день около трех часов я вышел из здания факультета. Погода была чудесная. Выглянуло приветливое апрельское солнышко, дороги были мокрыми от таявшего снега, а птицы заливались, как сумасшедшие. Мне от такого благолепия стало еще тоскливее.
У ступенек нагло расположился Мерседес цвета вороньего крыла. Я начал было озираться по сторонам в поисках отца, как дверь «баварца» распахнулась, оттуда вышел шикарно одетый мужчина и почему-то быстро направился ко мне. Приглядевшись, я ахнул! Это был мой отец!
— Па, привет! Это ты или не ты?.. Что случилось?! Ты ограбил банк или соблазнил вдову какого-нибудь миллионера?!
— Здравствуй, сынок! — радостно сказал отец, крепко обнимая меня и целуя в щеку. — Все у нас теперь будет «тип-топ»! Поехали ко мне, по дороге все расскажу.
Мы разместились на заднем сиденье. Закрывшаяся дверь наглухо отрезала нас от внешнего мира, и машина, плавно покачиваясь, тронулась с места.
— Вот, Семен, познакомься, мой сын Денис. Семен — наш водитель и охранник, — представил нас отец друг другу. Шкафообразный Семен важно кивнул, не отвлекаясь от дороги.
— Куда едем, Григорий Александрович? — важно пробасил он.
«Ого, Григорий, да еще Александрович, — подумал я про себя. — Что творится-то?!»
— Давай в гостиницу, Семен, — важно распорядился отец: ни дать ни взять — новый русский.
— Па, что случилось-то? Мне это не снится? Может, поделишься? — не вытерпел я.
— Да, теперь можно и поделиться. Видишь ли, я, как бы это помягче можно сказать, поймал за хвост жар-птицу. Сразу после дембеля я попал в один кооператив, организованный моими бывшими собратьями по сапогам и портупее. Сначала меня взяли на самую тупую работу — оформлял кое-какие бумажки и аккуратно складывал их в папки. Контора была частная, да к тому же в стадии начального развития, сотрудников было мало, и, соответственно, для желающих проявить себя возможности были самые что ни на есть реальные. Вообще без лишней скромности скажу, что если главный штаб наш был мозгом ЛенВо, то я был его единственной извилиной! Кооператив наш неожиданно очень серьезно поднялся на поставках продуктов питания для воинских частей Лен Во. Сам понимаешь, что ниша эта в высшей степени финансово емкая, но и работать приходится на износ. Слишком много конкурентов, норовящих впихнуть за три копейки какую-нибудь тухлятину с истекшим сроком годности. Сейчас приехал к нашим московским партнерам подписывать новый контракт.
— Ничего себе! — присвистнул я. — И ты молчал?!
— Да не хотелось раньше времени. Кроме того, там один соучредитель был вредный, невзлюбил меня с самого начала. Я ждал, что меня уволят, а получилось так, что вышибли его. А я, напротив, кое-какой процент получил. Ты извини — имел возможность тебе деньжат выслать уже некоторое время назад, да очень уж хотелось сделать сюрприз. Появиться вот так, на белом коне, можно сказать!
Отец весь светился и был похож на большого ребенка, получившего наконец желанный подарок.
— Па! Я так рад за тебя! — вырвалось у меня непроизвольно. Отец просто обнял меня, сглотнув комок в горле. — Береги себя, папа, пожалуйста.
— Все у нас с тобой, сынок, будет хорошо, вот увидишь.
Тем временем мы проехали Калужскую площадь. Наша машина на глазах у гаишника, в нарушение всех правил свернув наперерез встречному потоку, через две сплошные линии подъехала к центральному входу Президент-отеля.
— О, ментяра! Даже не пикнул! Уважает! — сказал Семен, видимо, в адрес растерявшегося гаишника.
— Вот, сынок, здесь я и остановился. Пойдем ко мне, выпьем чего-нибудь, — подмигнул мне отец.
Мы поднялись на лифте на седьмой этаж. Подойдя к дверям номера, отец важно достал пластиковую карточку-ключ и открыл дверь, явно наслаждаясь самим процессом.
— Проходи, сынок, посмотри, как я тут обосновался, — пропустил он меня вперед. По-видимому, это был стандартный двухместный номер — компактно, чисто и функционально.
Отец достал из шкафа бутылку виски и щедро плеснул в два стакана, бросив туда по несколько кубиков льда.
— Да-а-а-а, — продолжил отец. — Как сказал Брынцалов, утопающий хватается за соломинку, а мы — за стаканы! За встречу, сынок! За нашу удачу! Будь здоров! — и по армейской привычке махом опрокинул стакан, оставив на дне кубики льда. — Самогон как самогон, — услышал я окончательный вердикт, — правда, надо отдать должное, мягкий. Ну, у меня для тебя, собственно, две новости: одна — хорошая, другая — очень хорошая, с какой начнем? — отец светился, словно начищенный пятак.
— Па, говори не тяни, ты меня прям заинтриговал!
— Ты с девушкой-то помирился?
Я был никак не готов к этому разговору и не смог совладать со своим лицом. Отец, глядя на меня, нахмурился, я же залпом допил свое виски и, налив себе и отцу, молча выпил снова.
— Что, совсем кисло, сынок? — участливо поинтересовался отец.
Я, как на духу, рассказал все. И, удивительно, мне стало легче. Отец налил нам по третьей, осушил свой стакан и после паузы начал задумчиво:
— Дениска, ты, к сожалению, не помнишь мою бабушку — свою прабабушку Марфу. Она умерла, когда тебе не было еще и годика. Она была глубоко верующая. Бабушка по сути и воспитала меня — мама с папой были заняты в основном своей работой и личными проблемами. Сегодня это покажется невероятным, но твоя мама была у меня первой женщиной, а я был у нее первым мужчиной. И произошло это у нас в первую брачную ночь. Я понимаю, по нынешним временам это может казаться смешным, да и я, помню, мучился тогда своей неискушенностью в интимных вопросах. Так бывает часто — мы не ценим того, что имеем. За всю нашу совместную жизнь я не изменил маме ни разу, уверен на все двести процентов, что и она была мне верна. И сегодня я считаю себя по-настоящему счастливым человеком только потому, что у меня в жизни была такая любовь — чистая и непорочная. Как водится, понял я это только после смерти мамы, после запоев и череды баб, которые прошли через нашу с мамой спальню. Я искал в любовницах утешения, а получалось все наоборот. Становилось только хуже, как будто с каждой новой уложенной в постель бабой я терял частичку маминой любви и тепла. Велика была эта любовь. Настолько велика, что я-таки не смог растерять все, сумел опомниться и остановиться. Ты прости меня, сынок. Я ведь понимал прекрасно, как тебе было тяжело. Видел, а ничего не мог с собой поделать, думал только о себе. Я так понимаю, ты и из Питера из-за меня уехал…
