— Скоро, барышня, я узнаю о вас все, что нужно, — глухо пробормотал Гарнер Таунсенд, подрагивая от желания. Расстегнув последнюю пуговицу, он ухватился за полы кителя и начал его стаскивать. Когда китель сполз к локтям, девушка оперлась на руки, медленно вытащила ногу из-под его расставленных колен… и в следующий момент нанесла удар…
О Господи! Словно мул лягнул его своим проклятым копытом!
У Гарнера вырвался протяжный стон.
Все в нем словно остановилось — дыхание, ощущения, ток крови… Он дико вздрагивал от пронизывающей боли в мошонке, обхватив себя и раскачиваясь из стороны в сторону. Тем временем, настороженно следя за ним, девушка выбралась из-под него. Он протянул руку, пытаясь ее схватить, но она попятилась, затем круто повернулась и умчалась прочь.
От досады Таунсенд заскрипел зубами и, закрыв глаза, опустился на землю, ожидая, когда утихнет эта невыносимая боль. Проклятая девчонка! Точно знает, куда бить. Черт побери, она могла искалечить его на всю жизнь!
Но вскоре сердце возобновило свои толчки, снова стала циркулировать кровь в венах, и постепенно исчезли белые пятна перед глазами. Гарнер глубоко вздохнул и скрипнул зубами, наконец он полностью овладел собой и сел, хотя боль все еще была очень сильной.
Ф-фу! Слава Богу, он выжил и не рассыпался на части, как показалось ему в какой-то момент. И нужно надеяться, что его здоровью не нанесен непоправимый ущерб. Но ему потребуется невероятное самообладание и стойкость, чтобы забраться на лошадь, когда он вернется к… своим людям… Господи, он совершенно забыл о них, забыл о своем проклятом задании! Стоило ему кинуть только один взгляд на округлую грудь, и его вечно готовая плоть восстала, так что он забыл о времени, о долге и даже о своем имени. Черт побери… и это здесь, в проклятой глуши!
От жгучего стыда и унижения у Гарнера загорелись лицо, шея и даже уши. С трудом встав на ноги, он пошатнулся, глубоко вздохнул и побрел в обратную сторону, благодаря Бога за то, что еще способен определить нужное направление. По крайней мере он здесь не заблудится.
Каждое движение доставляло боль его телу и гордости. Он старался уменьшить физические страдания, шагая как можно шире. Но для его уязвленного самолюбия облегчения не было. С каждым мучительным шагом в нем все больше распалялась ярость, подогревая его решимость выжать из своего ничтожного положения хоть какую-нибудь выгоду, а может, и отомстить. Он перевернет вверх дном это логово предателей-плебеев, задаст им хорошую взбучку и отыщет проклятую девчонку, которая лягается, как мул. Скоро она пожалеет, что осмелилась вести себя так с Гарнером Таунсендом.
К тому времени когда Гарнер перевалил хребет и остановился передохнуть, он был совершенно измучен, полы расстегнутого кителя хлопали под ветром, а на испачканные зеленью травы штаны налипли листья и ветки. Он увидел внизу Бенсона и Лексоулта, сидевших на том же месте, где он их оставил, а рядом с ними связанного парня, которого они стащили с девчонки. «Господи! — мысленно проворчал он. — Вместо того чтобы бить этого беднягу, ему стоило бы по-товарищески пожать руку! Ведь ему тоже грозил этот дикий удар ногой».
— Вы его поймали, майор? — Бенсон вскочил с земли и в замешательстве уставился на беспорядок в мундире своего командира.
Их открытые рты заставили Гарнера опустить взгляд, и он поспешно застегнул китель.
— Я узнал все, что нужно. А его необходимо допросить! — Он указал на Чарли, который, приходя в себя после схватки, потряхивал головой. — Поставьте его на ноги и отведите к отряду. Я хочу до темноты найти это проклятое поселение и разбить там бивуак.
— Есть, сэр.
Лексоулт и Бенсон поставили Чарли на ноги и подтолкнули своими мушкетами. Следуя за своим хмурым командиром, они обменялись понимающими взглядами, и Бенсон осмелился тихо подсказать Таунсенду, что у него в волосах застрял лист папоротника.
Глава 3
Уитни добралась до широкой, окруженной деревьями фермы отца, подбежала к амбару и прижалась к нему спиной. Она тяжело дышала, легкие жгло, в голове стучало, а перед глазами плыли зловещие темные круги. Чтобы не упасть, она уперлась в землю широко расставленными ногами.
Наконец ее дыхание выровнялось, и она подкралась к углу сарая. Осматривая двор, сад и огород, окружавшие двухэтажный бревенчатый дом, она искала тетушку Кейт и наконец заметила ее чепчик, мелькающий между шестами для бобов в огороде.
Было не так уж трудно незаметно проскользнуть из амбара к двери кухни, выходившей на заднюю сторону дома; она проделывала это десятки раз. Скоро она уже пробиралась через темную, насыщенную вкусными запахами кухню с каменным очагом, крепким дубовым столом и полками, заставленными глиняными мисками, кувшинами и котелками, затем пересекла гостиную, где наряду с привычной в этих пограничных областях примитивной мебелью красовались некоторые предметы обстановки явно французского происхождения. Цепляясь за перила, она тащилась наверх по грубо сколоченной лестнице, радуясь, что живет в единственном в Рэпчер-Вэлли доме, в котором имеется второй этаж.
С трудом она добралась до своей комнаты и, вконец обессиленная, прислонилась к двери. Пот стекал у нее по спине, волосы прилипли к шее и ко лбу. Она сняла рубашку и расправила ее перед собой дрожащими руками, чтобы осмотреть компрометирующий разрыв. Чарли. Собственными зубами… как какой-нибудь варвар!
Она сползла на пол, вдруг в полной мере осознав, что с ней произошло. Боже, ее едва не… И дважды за один день! Уитни с ужасом вспоминала сегодняшние события. Но по правде говоря, перед ней встало не налитое кровью лицо Чарли и его распахнутая на груди рубашка, а лицо того, второго преследователя, солдата.
Солдаты! Уитни внезапно выпрямилась. Значит, правда, что федералы послали войска, чтобы принудить население выполнять тот проклятый «акт». А отец с другими мужчинами из их долины еще находятся вдали от дома, на тех переговорах. Милостивый Иосафат! Пусть все кончится только переговорами, только не войной! Папа, наверное, еще не скоро вернется домой, а может быть, его не будет… очень, очень долго…
«Нет, — твердо заявила она себе, — он вернется!» Она обвела взглядом свою маленькую надежную комнатку под самой крышей, страстно желая, чтобы отец оказался рядом. Но у нее были обязанности, а теперь, когда появились эти солдаты…
Она вытащила из сундука чистую рубашку и налила воды в фарфоровый тазик. Сняла с себя испачканные в траве штаны и бросила их на груду белья на полу.
Но, ожесточенно натирая лицо и шею грубой намыленной тряпкой, она обнаружила, что ее губы странно покалывает. Она недоуменно нахмурилась и потрогала их. Там, где она чувствовала покалывание, губы слегка припухли, и когда Уитни коснулась этого места, у нее возникло странно приятное ощущение. Она попробовала нажать посильнее, и ее лицо вдруг удивительно загорелось. Глаза изумленно распахнулись, затем сощурились.
Из-под таинственных ощущений прорывались искры ее пылкого темперамента, унаследованного от шотландских и ирландских предков. Она еще не понимала, что именно поэтому ее так волновали поцелуи солдата.
