– Я знаю, что ты чувствуешь, Антония, – после долгого молчания обратилась ко мне мать. – Когда я выходила замуж, мне тоже пришлось оставить многое из того, к чему я привыкла и что любила. Это был шаг в неизвестность.
Она взяла мою руку и положила ее себе на колени, продолжая разговаривать и время от времени рассеянно поглаживая ее. Это было так не похоже на нее, и я поняла, что она наконец-то позволила себе показать, как сильно меня любит. Я была уверена, что она разрешила себе такую вольность только потому, что я уезжала. Обычно мать оставалась сильной и немного отстраненной в общении со мной.
– Ты должна запомнить три вещи, мое дорогое дитя. Регулярно ходи на мессу, всегда поступай так, как сделали бы на твоем месте французы, какими бы странными ни показались тебе их обычаи и поведение, и не принимай решения, не посоветовавшись с кем-либо.
– С кем я должна советоваться, матушка? С принцем Луи?
Она поджала губы, и на мгновение в глазах ее промелькнула тревога.
– Принц еще очень молод, как и ты. У него нет нужного опыта и закалки. Обращайся за советом к герцогу де Шуазелю, или графу Мерси, или кому-либо из австрийцев. Перед отъездом Кауниц назовет тебе имена людей, которым он доверяет при французском дворе. Ах да, и будь очень осторожна, когда ведешь конфиденциальные разговоры, особенно в присутствии слуг. Многие из них являются платными информаторами.
– Я буду разговаривать только с Софи.
Мать вздохнула и погладила меня по руке.
– Ты преодолеешь все трудности, которые встретятся на твоем пути, Антония. У тебя доброе и храброе сердце Габсбургов. Никогда не забывай о том, кто ты такая и чья кровь течет в твоих жилах. Гордись своим происхождением. И постарайся, ради всех нас, сохранять благоразумие.
– Я постараюсь, матушка. Я буду стараться изо всех сил.
После разговора с матерью я отправилась на прогулку, чтобы бросить последний взгляд на любимые и милые сердцу места. Оказавшись на пастбище позади молочной фермы, я полной грудью вдохнула запахи земли, пробуждающейся к новой жизни. Я заглянула и в старую школу верховой езды, помолилась там за упокой души бедняжки Джозефы, тщетно пытаясь изгнать из памяти воспоминания о том, как она, терзаемая болью, лежала на своем смертном одре в этой крысиной норе. Я заглянула в гнезда под свесом крыши в надежде обнаружить там птенцов скворцов, и действительно расслышала их тоненькие писклявые голоса. Мне вдруг стало грустно оттого, что меня уже не будет здесь, когда они вырастут и выпорхнут на волю.
Я и сама уже стала взрослой.
II
23 апреля 1770 года.
Карета так сильно подпрыгивает на ухабах и кренится то вправо, то влево, что мне трудно писать.
Идет уже третий день нашего долгого путешествия. Я скучаю по своей семье. Со мной едут Софи, Муфти и Эрик, который был включен в состав кортежа в качестве конюха. Мне достаточно выглянуть из окна кареты, чтобы увидеть его почти в самом конце длинной процессии экипажей и повозок в компании прочих слуг, присматривающих за лошадьми. Всякий раз, гладя Муфти, я думаю об Эрике – хотя сейчас я стараюсь думать о принце Луи, поскольку уже повенчана с ним и совсем скоро встречу его во плоти.
Прошлую ночь мы провели в аббатстве Химмельсгау, но монастырь оказался слишком мал, чтобы вместить всех нас. Большинству слуг пришлось спать под повозками и в палатках во дворе, а потом пошел дождь, так что всем было сыро и неуютно. Аббат вел себя с представителями французской знати очень недружелюбно, и они оскорбились столь холодным приемом с его стороны. Угощение, предложенное нам, оказалось скудным, и я до сих пор голодна.
30 апреля 1770 года.
Мы находимся в дороге уже десять дней, и путешествие изрядно всех утомило. По вечерам я без сил валюсь в постель, и мышцы мои ноют от постоянной тряски – дороги очень плохи. Иногда нам приходится выбираться из экипажей и идти пешком, поскольку дороги настолько раскисли от весенней распутицы, что моя карета под весом пассажиров проваливается в грязь по самые ступицы.
Два дня назад у нас сломалась ось, и пришлось ожидать несколько часов, пока ее починили.
Местность, по которой мы проезжаем, очень красива – плодородные поля перемежаются с аккуратными рощицами и перелесками. Крестьяне распахивают наделы и сеют зерно. Они бросают работу, выпрямляются и смотрят на нас, с удивлением разглядывая яркие экипажи и слуг в голубых бархатных ливреях, утративших первозданный блеск после дождя и грязи, но все равно выглядящих очень элегантно.
Мы еще не покинули пределы земель, на которых в ходу немецкий язык, но деревенские жители говорят с сильным акцентом, на каком-то местном диалекте, так что я с трудом понимаю их. Мы приближаемся к границе с Францией.
15 мая 1770 года.
Наступил вечер, и мы останавливаемся на ночлег в Компьенском замке. У меня есть час, который можно провести в уединении. Поэтому я сажусь за стол, чтобы записать события вчерашнего дня, пока они еще свежи в моей памяти, потому что все случившееся показалось мне очень странным. И непохожим на то, чего я ожидала.
Вчера я встретилась с Луи.
Мой кортеж остановился на опушке большого леса. Солнце уже клонилось к закату, а отправились мы в путь на рассвете. Как обычно, от тряски на ухабах у меня болели мышцы, а тело было покрыто синяками и ушибами.
Мы подъехали к мосту, и из окна кареты я заметила, что на другом берегу нас уже поджидают несколько экипажей в сопровождении всадников. Я вышла из кареты, и один из французских дворян приблизился, отвесив мне почтительный низкий поклон.
– Мадам, я должен отвести вас к принцу.
– В таком виде? Растрепанной и утомленной после целого дня езды в карете?
– Он предпочитает встретиться с вами в домашней обстановке. Принц недолюбливает торжественные церемониалы.
Я вспомнила, что советовала мне на этот счет мать: веди себя так, как поступили бы на твоем месте французы, пусть даже их обычаи кажутся тебе странными (или она сказала «ненормальными»?). Сунув Муфти в рукав платья, где она по привычке пребывала почти все время, когда мы делали остановку, и я покидала карету, мы с провожатым перешли через мост и углубились в лес. Кортеж с сопровождающими остался ожидать нашего возвращения. Они смотрели нам вслед, стараясь делать это незаметно.
В лесу нас встретили полумрак и тишина. Старые дубы-великаны и каштаны распростерли гигантские ветви, которые сплетались в непроницаемый зеленый покров у нас над головами, а из земли уже пробивались первые весенние цветы и молодые побеги. Я была совершенно очарована, и мне казалось, что я перенеслась в какую-то волшебную страну из детских сказок.
– Принц приезжает сюда, – пояснил мой провожатый, – когда желает уединиться и отдохнуть от шума и суеты придворной жизни. Он построил для себя небольшой домик. Убежище, если хотите.
