25 февраля 1770 года.
Наконец я узнала о там, что происходит между мужем и женой, когда они вместе лежат в постели.
Ко мне явился Иосиф и заявил, что до него дошли слухи, будто я интересуюсь у слуг, чего мне следует ожидать в брачную ночь.
– Это недостойно тебя – расспрашивать слуг о таких вещах, – сказал он. – О сексе ты можешь говорить только со своим мужем, своими родственниками, своим доктором или священником.
– Но священники ничего не знают о сексе. Для них это запретный плод.
– Если бы это действительно было так… – с сожалением протянул Иосиф, выразительно приподняв брови. – Но не будем отвлекаться на пустяки. Итак, вот что тебе следует знать. Речь идет о шпаге и ножнах.
Он взялся за искусно сработанную золоченую рукоятку парадной шпаги, которая висела у него на поясе, и медленно вынул ее из тонких кожаных ножен.
– Видишь, как хорошо ножны подходят шпаге, как ее легко вынимать и вкладывать обратно? – Он проиллюстрировал свои слова, несколько раз полностью обнажив шпагу, а затем снова вкладывая ее в ножны. – Ты должна знать, что мужчины и женщины устроены аналогичным образом. У мужчин есть шпаги, а у женщин имеются ножны. Они прекрасно подходят друг другу – по большей части, во всяком случае. Когда шпага вкладывается в ножны в первый раз, на ее пути возникает небольшое препятствие, отчего появляется немного крови. Но это вскоре проходит, и вся процедура протекает очень гладко.
Иосиф удовлетворенно улыбнулся, весьма довольный собственной сообразительностью. Он сумел обиняками объяснить мне такой щекотливый предмет, как секс.
– Ах да, подобные занятия способны доставить даже некоторое удовольствие, – добавил он. – И от этого рождаются дети.
– Если все получается легко и просто, почему же тогда наша Карлотта так несчастна?
Я показала Иосифу письмо сестры. Он прочел его и пожал плечами.
– Ты не должна забывать, Антония, что Карлотта некрасива и очень упряма. Неудивительно, что Фердинанд не любит ее. Я боялся, что так оно и случится, еще когда мы готовили этот союз. А вот Джозефа наверняка пришлась бы ему больше по вкусу, как и любому другому мужчине, впрочем. Когда муж не испытывает влечения к жене, его шпага не имеет требуемой твердости, она вялая и слабая. И ее невозможно ввести в ножны.
– Как ты думаешь, я понравлюсь принцу Луи?
– У меня нет сомнений в том, что ты понравишься ему. Тебя полюбил бы любой мужчина.
Я поинтересовалась у брата, что означает маленькая золоченая коробочка, которую прислал мне в подарок принц, с ее странным содержимым из сушеных грибов.
– Может быть, это средство для усиления влечения, какой-нибудь афродизиак, – пробормотал он себе под нос.
– Что это такое?
– Не обращай внимания. Ты сама сможешь спросить принца об этом, когда увидишь его. Теперь этого уже недолго ждать.
5 марта 1770 года.
«Гусиный помет». Такого цвета мое новое платье, и я надену его на торжественный обед, который мы даем в честь прибытия французов из Версаля.
Мне сказали, что оно сшито по последней придворной парижской моде. Но только представьте себе – носить платье цвета помета животных! Хотя чему тут удивляться, если в прошлом сезоне модным считался цвет «раздавленная жаба»?
14 марта 1770 года.
Вся Вена украшена факелами и цветными фонариками. От зажженных свечей окна светятся и переливаются таинственными отблесками, а по ночам устраиваются фейерверки и танцы под музыку до утра. Дворцовые повара дни и ночи напролет варят и жарят, пекут и готовят торты и пирожные. Цыплята, ягнята, поросята и гуси десятками вращаются на вертелах над огнем, и в воздухе стоит густой аромат жареного мяса.
Почти каждый вечер устраиваются званые обеды и пиршества, а днем меня таскают по судьям и нотариусам, где я подписываю документы, согласно которым из подданной своей матери я становлюсь подданной деда моего будущего супруга, французского короля Людовика XV.
Если бы полгода назад меня спросили, как зовут короля Франции, я бы, наверное, и не сразу вспомнила. А теперь благодаря занятиям с аббатом Вермоном я знаю наизусть родословную короля Людовика за триста лет и все важные события, случившиеся во времена правления его предков.
Мне известны названия большинства французских провинций, и я могу легко отыскать их на карте Франции, которая висит на стене рядом с моей кроватью. Я могу рассказать историю жизни Жанны д'Арк, короля Людовика Святого и циничного короля Генриха IV, который заявил, что «Париж стоит мессы» и стал католиком, хотя родился протестантом. Я знаю, что река Сена делит Париж пополам и что самый большой собор в городе называется Нотр-Дам де Пари, или собор Парижской Богоматери.
Скоро я увижу все это своими глазами.
21 марта 1770 года.
Эрик прислал мне подарок, маленькую собачку. Я зову ее Муфти. Она такая крошечная, что помещается у меня в рукаве.
1 апреля 1770 года.
Сегодня вечером состоялось мое бракосочетание. В роли жениха выступал мой брат Фердинанд, который стоял рядом со мной в залитой светом свечей церкви и произносил вслух брачные обеты. Когда я попаду во Францию, принцу Людовику придется повторить их еще раз.
Весь двор присутствовал на церемонии, которая оказалась очень красивой и торжественной. Мама вела меня по проходу между рядами, прихрамывая на больную ногу, которая причиняла ей неудобство с самого Рождества. Но она все равно была счастлива. На мне было чудесное серебристое платье, а лицо мое закрывала длинная кружевная вуаль, присланная одной из теток принца Людовика. Она надеялась надеть ее на собственную свадьбу, которая, к несчастью, так и не состоялась. Мне вдруг стало интересно, почему.
Матушка говорит, что я могу взять Муфти и Лизандру с собой во Францию.
6 апреля 1770 года.
Сегодня после полудня я нанесла визит матери, которая призвала меня к себе, чтобы поговорить о моей будущей жизни во Франции. Разговор у нас состоялся грустный и тягостный.
Улыбаясь, мать встала из-за стола и поцеловала меня, когда я вошла в ее личный кабинет. По обыкновению, стол был завален бумагами. Дряхлый желтый кот спал на столе между двумя стопками бумаг на подстилке из мягкой шерсти, которую матушка подложила, чтобы ему было удобно.
Меня вдруг охватила грусть, и я не смогла сдержать слез. Я обняла мать и вдохнула знакомый запах розовой воды.
– Ох, мама, мне невыносима мысль о расставании с тобой! Я буду очень скучать по тебе. Теперь я понимаю, что чувствовала Карлотта, когда уезжала, и почему много ночей подряд она засыпала в слезах.
Мать подвела меня к широкому полукруглому окну, и мы сели рядом, глядя в сад. В нем только-только начали распускаться первые розы – красные, желтые и розовые, а фруктовые деревья уже оделись листвой.
