Вспомнив о том, что ей довелось пережить три месяца назад, Шимейн сдержанно спросила боцмана:
— Вы позволите мне объяснить, как было дело, мистер Харпер?
— А разве я солгал? — ответил тот, поскольку опасался, что, повинуясь приказам капитана, настроит девушку против себя. Уйдет Шимейн с незнакомцем или станет любовницей капитана — что он мог поделать?
— Вы справедливо обвинили меня, сэр, — призналась Шимейн, вскинув подбородок. — Но вы не посвятили слушателя в подробности случая. Преступления миссис Фитч против безутешной матери сравнимы разве что с наказанием, наложенным на вдову, скорбящую о смерти мужа. Она сохранила Энни жизнь только ради прибыли, но вы, сэр… разве вы не поняли всю глубину отчаяния Энни, не осознали, почему она пыталась покончить с собой? Или вы настолько лишены сострадания, что не в состоянии постичь скорбь молодой матери, разлученной с ребенком? Вы считаете, она заслуживала порки?
— Я не могу ослушаться капитана, — возразил Харпер, — не мое дело спорить с ним.
— Значит, вы одобрили порку, — подытожила Шимейн. — Какое благородство!
Харпер густо покраснел — доводы Шимейн выбили почву у него из-под ног. Несомненно, убедительные объяснения расположат колониста в ее пользу. В тщетной попытке завоевать доверие колониста он попытался оправдаться:
— Но вы, разумеется, не вправе обвинять капитана или его жену, а тем более подстрекать заключенных к бунту!
— К бунту? — Шимейн рассмеялась. — Они просто высказали свое мнение! Поверьте, сэр, эти изголодавшиеся, обремененные кандалами люди не в состоянии бунтовать!
— Боцман прав, — вмешалась Морриса, оттесняя женщин плечом. — У этой ирландки скверный нрав, это уж точно. Она не раз била меня просто от злобы, ни за что ни про что.
— Врешь! — выкрикнула Энни. Схватив Моррису за руку, она резко рванула ее в сторону, так что распутница пошатнулась, и гудящая толпа женщин мгновенно поглотила ее.
Во время плавания вспыльчивый нрав Энни не раз изумлял Шимейн. Поначалу эта женщина казалась Шимейн незаметной мышкой, но с того рокового дня, как ее избили в назидание другим узникам, Энни осмелела, словно поклявшись себе отомстить всем обидчикам и добром отплатить Шимейн за заступничество. Разумеется, Энни выражала благодарность гораздо чаще, чем того ожидала Шимейн, которая считала, что ее поступок того не заслуживает.
Подступив поближе, Энни потрясла грязным пальцем перед греческим носом Гейджа Торнтона.
— Да, меня высекли по приказу жены капитана, но миледи назвала ее злой, бессердечной мегерой…
— И многие из нас согласились с Шимейн! — вмешалась старуха с торчащими зубами. — Даже в цепях мы так топали и кричали, что капитан велел прекратить порку.
Энни продолжала:
— Мы хотели устроить бунт, когда миледи посадили в трюм, но Шимейн посоветовала нам позаботиться о себе. Она поклялась еще отомстить миссис Фитч и сказала, что в трюме с ней ничего не сделается…
Шимейн чуть не застонала — Энни зашла слишком далеко.
— Тогда капитан сказал, что она просидит в трюме не четыре недели, а четыре дня, и это ее спасло, — заключила Энни.
В сущности, пылкая речь Энни почти не произвела впечатления на Гейджа Торнтона. Он уже принял решение несколько минут назад, во время спора Харпера и Шимейн. Протестуя против обвинений боцмана, она проявила ум и образованность. Гейдж с удовольствием убедился, что она полностью отвечает его требованиям. Шимейн позволила ему избежать душевной борьбы, ибо ему и впрямь не хотелось считать ее неподходящей покупкой.
Однако он не мог проявить чрезмерное рвение, поскольку речь шла о довольно большой сумме. Гейдж дорожил деньгами, заработанными своим трудом, и вынужден был экономить — по крайней мере до окончания строительства корабля, который можно недешево продать. Он твердо решил когда-нибудь разбогатеть, но пока не мог назвать себя богачом. Отказавшись от притязаний на наследство после ссоры с отцом, по прибытии в колонию Гейдж был беднее церковной мыши. Только благодаря смекалке и труду он сумел добиться некоторого успеха. Впрочем, если бы он отказался от своей мечты строить корабли, мебель, которую Гейдж вместе с четырьмя помощниками изготавливал в своей мастерской, обеспечила бы ему солидный доход, но в этом и заключалось затруднение: разве можно отказаться от мечты всей жизни?
— Если вы не возражаете, мистер Харпер, я хотел бы осмотреть эту девушку. — Гейдж приподнял бровь, почти уверенный, что боцман откажет ему в этой просьбе.
Харпер нахмурился: настойчивость этого человека бесила его.
— Это бесполезно.
— Почему же? — возразил Гейдж. — Если мне удастся выяснить, каков нрав этой девушки, что помешает мне купить ее?
В ответ моряк молча пожал плечами, а Гейдж, не обращая на него внимания, направился к Шимейн. Она не производила впечатления самой опрятной женщины на корабле, но живые огоньки, вспыхивающие в ее темно-зеленых глазах, заворожили Гейджа и сказали ему о многом. Ведь он почти разучился смеяться после смерти жены.
— Судя по виду, эта девушка умирает с голоду, — заметил Гейдж, с вызовом взглянув на Харпера. До него доходили слухи о жизни на плавучих тюрьмах, и хотя их капитаны отрицали все эти басни, как чудовищные преувеличения, плачевное состояние преступников на этом корабле подтверждало самые неблагоприятные предположения.
Харпер в досаде стиснул зубы. Сам он с пеной у рта доказывал, что заключенных нельзя держать впроголодь, но теперь, когда о болезненной худобе заключенной упомянул этот колонист, раздражение боцмана стало нестерпимым — ясно, что Гейдж Торнтон нарывается на ссору.
— Нынешнее состояние этой девушки не ваша забота, мистер Торнтон. Я уже сказал вам, она не продается.
— Она здесь совсем исхудала, сэр, — поспешно вмешалась Энни, подходя к Шимейн. — Но если вы не прочь как следует накормить ее, она вскоре поправится.
— Тише, Энни! — Изумрудные глаза возмущенно блеснули. — Ты же не свинью продаешь!
— Вы умеете готовить?
Энни закивала и поспешила ответить за подругу:
— Конечно, умеет, сэр!
— Пожалуйста, помолчи! — яростно прошептала Шимейн, вспоминая, с каким недовольством выслушивала нотации старой кухарки родителей о том, как важно даже богатой леди уметь готовить. — Из-за тебя я попаду в неловкое положение!
Гейдж сразу понял смысл этого предостережения, но чтобы убедиться, спросил Шимейн:
— Что вы сказали?
Энни отмахнулась от вопроса:
— Ровным счетом ничего, сэр. Миледи просто закашлялась. Здесь кругом столько пыли!
— Энни! — Голос Шимейн прозвучал, как шипение пара, выходящего из носика кипящего чайника. Ей было неприятно выслушивать, как ее обсуждают, словно поросенка на базаре.
Медленно обойдя вокруг Шимейн, Гейдж оглядел ее со всех сторон. Даже просторный дом мог показаться тесным двум людям, питающим ненависть друг к другу. В последнее время Гейдж с трудом справлялся с одной женщиной, а именно с Роксанной Корбин, которая пыталась дарить его своим присутствием и вниманием. Если бы не отчаянные попытки найти няню для сына, Гейдж никогда не обратился бы к Роксанне, а теперь она ждала от него гораздо большего, чем он хотел дать. Но, осматривая Шимейн, Гейдж решил, что с ней будет приятно жить в одном доме, постепенно узнавая ее до мелочей.
